Ничего подобного конечно не представляли себе в 1609 г. В договоре о перемирии провозглашалось просто, что между обеими частями Нидерландов восстанавливается полная свобода торговли и что население каждой из обеих частей будет пользоваться правами наибольшего благоприятствования. Но как можно было думать, что экспортеры Амстердама и моряки Зеландии добровольно согласятся как раз тогда, когда Испания вынуждена была капитулировать перед Соединенными провинциями, на отказ от драгоценных выгод, приобретенных ими благодаря войне? Восстановление свободной навигации по Шельде — разве это не равносильно было в действительности новому оживлению Антверпена к выгоде католического короля, возвращению в него купцов и фабрикантов, покинувших его и обосновавшихся на севере, и наконец созданию опасного конкурента для портов Нидерландской республики?[1054] В действительности в течение 12-летнего перемирия Шельда оставалась так же плотно запертой, как это было и продолжалось в дальнейшем во время войны. Суда, направлявшиеся в Бельгию, должны были останавливаться в Зеландии и перегружать, свои транспорты на внутренние суда, доставлявшие их к месту назначения. Связанных с этим задержек и лишних расходов достаточно было, чтобы помешать возрождению Антверпена. Окончание в 1621 г. перемирия вряд ли ухудшило положение, а когда согласно Мюнстерскому миру в 1648 г. провозглашено было окончательное закрытие Шельды, то этим было лишь официально закреплено го положение вещей. которое существовало все время с момента возвращения Антверпена под власть Филиппа II.

Таким образом причиной экономического упадка Бельгии, начиная с конца XVI века, было давление Соединенных провинций, а отнюдь не ослабление национальной энергии. Разумеется, во время религиозных смут множество ремесленников, капиталистов и деловых людей эмигрировало на север и значительно содействовало процветанию Голландии, достигшему таких размеров, которые вызывали в XVII в. удивление всего мира. Но последствий этой эмиграции отнюдь не следует преувеличивать. Как ни благодетельна была она для северных провинций, но она лишь ускорила, а не породила расцвет торговли и промышленности в них. Гвичардини изображает нам их в цветущем состоянии еще до начала внутренних беспорядков, и порт Амстердам не нуждался для своего развития в притоке антверпенских купцов. С другой стороны, Бельгия легко оправилась бы от последствий экономической эмиграции, если бы по окончании религиозных распрей она по-прежнему являлась, как некогда, необычайно выгодным полем действий для людей, проникнутых предпринимательским духом. В непрерывно происходящей борьбе за богатство скорее всего захватываются незанятые еще места, при условии, что это хорошие места. Но именно те места, которые могли еще предложить католические провинции в конце XVI в., не в состоянии были никого соблазнить! Вернувшись опять под испанское иго, Бельгия потеряла возможность свободно распоряжаться протекавшими по ее территории реками и морем, омывавшим ее дюны. Несмотря на то, что она обладала превосходными естественными способами сообщения и торговли, она должна была отказаться от использования их. Успешная политика Соединенных провинций лишила ее всех преимуществ ее необычайно благоприятного географического положения, и хозяйственная энергия, направлявшаяся в течение столь продолжительного времени на нее, перенеслась теперь на Нидерландскую республику, так что католическим провинциям ничего больше не оставалось, как молча покориться своей участи.