– Да, Оди?

Она знала мое имя. Я был в восторге. Среди моря детей, которых было так много, что я не надеялся когда-нибудь запомнить имена всех, она помнила мое. Я еще подумал: это потому, что мы новенькие, или потому, что мы самые светлокожие в просторном помещении, полном индейских детишек.

– Миссис Брикман, вы сказали, что смысл истории в том, что быть ленивым плохо.

– Это так, Оди.

– Я думал, что смысл в том, что выигрывает медленный и упорный.

– Не вижу разницы.

Ее голос звучал строго, но не резко, до поры до времени.

– Миссис Брикман, папа читал мне эту историю. Это одна из басен Эзопа. И он сказал…

– Он сказал? – Теперь что-то в ее манере говорить изменилось. Как будто она пыталась выкашлять застрявшую в горле рыбную кость. – Он сказал?

Миссис Брикман сидела на высоком табурете, чтобы ее было видно всем в столовой. Она слезла с табурета и пошла между длинными столами – девочки с одной стороны, мальчики с другой – к тому месту, где сидели мы с Альбертом. В абсолютной тишине огромного помещения я слышал скрип, скрип ее резиновых подошв по старым половицам. Мальчик рядом со мной, имени которого я еще не знал, отодвинулся, словно стремясь оказаться подальше от места, куда вот-вот ударит молния. Я бросил взгляд на Альберта, и он покачал головой, показывая, чтобы я молчал.

Миссис Брикман встала надо мной.

– Он сказал?

– Д-д-да, мэм, – ответил я, заикаясь, но не менее почтительно.

– И где он?

– В-в-вы знаете, миссис Брикман.

– Мертв, вот где. Его больше нет, чтобы читать тебе истории. Теперь ты слушаешь мои истории. И они значат то, что я говорю. Понятно?

– Я… я…

– Да или нет?

Она наклонилась ко мне. Она была стройной, с нежным овальным личиком жемчужного цвета. Ее глаза были зелеными и острыми, как молодые шипы на розовом кусте. Длинные черные волосы она носила распущенными и расчесывала, пока они не становились мягкими, как кошачья шерстка. От нее пахло тальком и – еле уловимо – виски, эти ароматы с годами станут мне хорошо знакомы.

– Да, – сказал я как никогда тихо.