Как-то Назия вернулась с прогулки к озеру. Сезон дождей подходил к концу; она не могла жить без этого: разверзшиеся хляби небесные приводили ее в чувство, направляли мысли в иное русло. Бабушки оставались дома, но старались подвинуть стулья ближе к окну в сад. Когда шел дождь, они то и дело отвлекались от небольших домашних дел: обычно старые женщины то толкли паан [62] в маленьких ступках, то латали и зашивали одежду, то тайком шили что-нибудь в подарок. Из окна слышался шум мощного ливня и доносились запахи земли, травы, деревьев и чистой-чистой льющейся воды. Лица бабушек сияли: говорить совсем не хотелось. Назия понимала их чувства. Гуляя у озера под стареньким черным зонтом свекра, чинно подвернув юбки, чтобы не заляпать подол в грязи, она едва не пела. Когда-то, совсем малышкой, она убегала под дождь и, промокнув до нитки, с визгом бегала по глубоким, по колено, лужам вместе с уличными оборванцами. Даже теперь она бы с удовольствием там поплескалась. Говорят, пакистанцы ненавидят дождь и не умеют воевать в сырости.

Ее впустил Хадр и, разглядев, запыхтел и зафыркал. Как бы она ни береглась, совсем не запачкаться не вышло.

– Но госпожа! – указал он с деланым отчаянием на чистый пол. – Ваша обувь! У вас грязь на юбке!

– Чуть ли не по колено в грязи! – радостно воскликнула Назия. – Как Элизабет Беннет!

Хадр церемонно пропустил ее слова мимо ушей. Назия ушла в свою комнату, переоделась и вытерла лодыжки мокрым полотенцем. Хадр знал, кто такой Гитлер, а вот про Наполеона не слыхал; он знал сыщика Фелуду, но понятия не имел об Элизабет Беннет. Раньше он, как и Хока, был ночным сторожем, а теперь старался не уделять внимания намекам на свою необразованность. Никогда не станет уточнять: просто слабо, будто сочувственно, улыбнется и тут же займется своими делами.

Когда Назия наконец вышла, чистая и аккуратно причесанная, Хадр стоял все там же.

– Господин пришел, – объявил он.

– Кто? – не поняла Назия.

Хадр величественно описал рукой полукруг, точно сделал нижний замах, чтобы запустить крикетный мячик в гостиную. Там спиной к двери сидел Мафуз. Больше никто в семье не принимал такой позы: сцепив руки на затылке, точно задумавшись. На другом краю дивана тихо переговаривались Садия и бабушки. Услышав, как хлопают кожаные сандалии Назии, Мафуз обернулся.

– Я не знала, что вы здесь, – сказала она.

– Ну да, – отозвался Мафуз. – Когда пообещаешь прийти, а что-нибудь возьмет да помешает, бывает обидно. Вот мы и зашли без приглашения.

– Но дома никого нет! – откликнулась Садия.

– Папа, наверное, решил сходить к своему другу господину Хондкару, – пояснила Назия. – И девочек взял, бедняжки нечасто теперь куда-либо выбираются и с радостью согласились. К тому же их угощают сахарным печеньем – маленькие девочки его очень любят. Остальные? На улице тихо, и профессор Анисул пошел к себе домой, посмотреть, как там дела. Вроде бы там безопасно, но он беспокоится, что его кабинет в университете взломают и все попортят. Я спрашиваю моего мужа, как дела на работе, а он только смеется и говорит, что в свое время узнаем.