Я думаю: комбат уверен, не подкачаем. Не можем подкачать. Не имеем права.

Федя Трушин вразумил меня, естественно:

— Это хоть и не укрепрайон, но оборона сильная... А всего в Маньчжурии японцы построили семнадцать укрепрайонов...

(Это я знал.)

— Ни средств, ни времени не жалели. Ни людей...

(Об этом я догадывался.)

— Строили между тем не сами японцы, а китайцы и монголы, которых после завершения строительства японское командование расстреляло. Чтоб сохранить военную тайну...

(Этого я не знал.)

— Проведу беседу в батальоне. Перед наступлением полезно. Пусть личный состав знает страшную правду о японских укрепрайонах. И мстит! Поскольку, если враг не сдается, его уничтожают! Так ведь, ротный?

— Точно так!

— Дополнение, ротный... Японцы, что перед нами, будут, очевидно, драться зло. Почему? Пленные показывают, что гарнизон рассчитывает на подкрепления...

— Реальные?

— Будто бы главнокомандующий Квантунской армией генерал Ямада лично обещал...

— Допускаю.

— А вообще-то, командование Квантунской армии старательно скрывает от солдат и младших офицеров истинное положение на фронтах и в стране, пленные это подтверждают. Квантунская армия активно нам сопротивляется...

— Что ж, и мы будем активны!

— Идейно рассуждаешь, Петро!

(Это выражение — «Идейно рассуждаешь» — в большом ходу у замполита, парторгов, комсоргов да и во всем батальоне.)

Но беседа о японских зверствах при возведении укрепрайонов не состоялась. Потому что началось наступление. Дождь хлещет, как и утром, тепловато-мутный, размывающий очертания предметов. Рябятся лужи. Никнут стебли ковыля. От мокрых шинелей, плащ-палаток и гимнастерок идет пар, разгоряченные лица мокры от дождя и пота. Люди тяжко дышат. Они бегут, подстегнутые криком Трушина: «Коммунисты, комсомольцы, вперед!» Неугомонный замполит, сам поднял в атаку, не утерпела комиссарская душа. Но нашей артподготовкой не были подавлены многие огневые точки противника, и теперь по роте ударило несколько пулеметов. Цепи автоматчиков скатились с вершины к кустарнику, где был я.

— Вперед, по-пластунски! — приказал я, и солдаты кто пополз, а кто и побежал по ковылю, по лужам, по грязи. К дотам. Я было за ними, однако гляжу: ординарец Драчев не встает, лежит в кустиках. Я к нему: