Интересно узнать, живет ли кто-нибудь в сухой феруле. Нашел овражек, сплошь забитый сухой ферулой, прискакавшей сюда по ветру, вооружился ножом и стал разрезать ствол растения на мелкие кусочки. В сухой феруле оказались насекомые. В сердцевине жили слоники, крупные, серые с длинными хоботками. Разве мог такой теплый, да еще и подвижный домик остаться незаселенным? Слоники проникали из земли в корень и ствол еще личинками, выедали там широкий продольный канал и в нем окукливались. В стадии куколки они и совершали вместе с ферулой путешествие по пустыне. Ради этого они и поселялись в ней. Потом, став жуками, прогрызали отверстие в плотной стенке и покидали убежище.

Небольшие мохнатые пчелки, кажется, только и ждали, когда слоники проделают в стволе отверстие и покинут его. Как всегда озабоченные и деловитые, они заползали в ствол, выгрызали в мягкой сердцевине продольные ходы и заполняли их ячейками. Между ячейками они устанавливали небольшие перегородки из слегка уплотненной сердцевины стебля растения. В каждой, расположенной одна над другой, ячейке, пчелка заготавливала пыльцу, смешанную с нектаром, и клала яичко. Новое поколение пчелок выходило из старых, поломанных стволов ферулы почти через год только когда отцветала новая ферула, разбегалась по пустыне, а из нее выбирались наружу слоники.

В широкие продольные ходы, оставленные слониками, на зиму набивалось еще много разного шестиногого народца, спасающегося от стужи, снега, холодных ветров и, главное, от резких смен температур.

До чего замечательно устроена ферула — это совершенное дитя пустыни, и сколько насекомых связало с нею свою жизнь!

Параболическое зеркало

В ущелье гор Чулак мы заехали поздно, чтобы переночевать. Рано утром сперва раздалось характерное квохтание кекликов. Птицы шли на водопой. Потом совсем рядом с палаткой послышались громкие звуки какого-то покрякивания. Пришлось подняться с постели. Через капроновую сетку дверки палатки я увидал забавную картинку. На большом камне в нескольких метрах от бивака собралась целая стайка этих забавных куропаток. Вытянув шейки, они будто с недоумением разглядывали две желтые палатки, нерешительно переступая с ноги на ногу. Обозрение необычных предметов, столь неожиданно появившихся на знакомом водопое, продолжалось долго, пока мое неосторожное движение не напугало птиц и они, будто по команде, с громким шумом разлетелись и, приземлившись, побежали по склону ущелья.

Солнце только что взошло и осветило вершины гор ущелья. На его дне все еще лежала глубокая тень и прохлада. Мой фокстерьер, любитель поспать в тепле, дрожа от прохлады, быстро сообразил, где можно погреться и помчался на солнечный склон. Долго и медленно приближалась к нам солнечная полоска, и когда дошла до ручья, неожиданно над зарослями татарника и мяты пробудился многочисленный мир насекомых, зареяли бабочки, загудели шмели и пчелы, стали носиться юркие мухи. Пора было продолжать наш путь дальше и возвращаться обратно в пустыню. Медленно спускаясь по ущелью и лавируя между камнями из опасения задеть их машиной, я поглядываю по сторонам. Вон по склону поскакал зайчишко, и громкий возглас моих спутников: — «Заяц, заяц!» — переполошил фокстерьера. Пронеслась стайка молодых розовых скворцов. Около десятка сорок, наверное, семейный выводок, откуда-то сверху опустился в ущелье. Что-то усиленно раскапывали на склоне горы кеклики и, увидев машину, как всегда с громким шумом разлетелись в стороны. Вместе с кекликами искала поживу и парочка удодов и несколько каменок-плясуний. Потом сверху почти отвесно упало что-то черное, раскрыло крылья у самой земли и, изящно спланировав, село на камни. Затем сверху упала вторая такая же птица. Я узнал в них жителей гор — альпийских галок. Захрюкал на склоне ущелья сурок, и, потряхивая полным тельцем, неуклюже поскакал к своей норе. Ручей кончился, исчезла сочная зелень. Солнце светило сзади, и тень от машины бежала впереди нее. Среди темно-лиловых цветов василька бросились в глаза сверкающие на солнце ярко-белые чашечки. Растение созревало не сразу, некоторые его цветы еще цвели, и над ними трудились пчелы, другие же поблекли, третьи уже красовались созревшими семенами, разлетающимися в стороны. От некоторых же цветов остались одни чашелистики. Они были широко раскрыты, образовав подобие неглубокой аккуратной и красивой чаши, внутренняя поверхность которой белая и будто отполированная, поблескивала от солнца. Она очень походила на параболическое зеркало, в центре которого сходились солнечные лучи. Не случайно в одной такой чашечке я увидал греющегося после ночной прохлады клопа-черепашку, а в другой — большую серую муху. Насекомые нашли себе теплое местечко.