Для добродетельного сознания всеобщее подлинно в вере или в себе; оно – не действительная еще, а абстрактная всеобщность; самому этому сознанию оно присуще как цель, общему ходу вещей – как внутреннее. В этом именно определении всеобщее проявляется для общего хода вещей как то, что присуще также добродетели, ибо это определение хочет лишь осуществить добро и само еще не выдает его за действительность. Эту определенность можно рассматривать и в том смысле, что добро, вступая в борьбу с общим ходом вещей, тем самым проявляется как то, что есть для некоторого «иного», как нечто, что не есть в самом себе и для себя самого, ибо иначе оно не хотело бы сообщить себе свою истину лишь путем подавления своей противоположности. Добро есть еще только для некоторого «иного», значит то же самое, что обнаружилось прежде при противоположном рассмотрении его, а именно: оно есть лишь абстракция, обладающая реальностью только в отношении, а не в себе и для себя.

Таким образом, добро или всеобщее, как оно здесь выступает, есть то, что называется дарованиями, способностями, силами. Оно есть некоторый модус бытия духовного, где оно представляется как некоторое всеобщее, которое для своего оживотворения и движения нуждается в принципе индивидуальности и в этой последней имеет свою действительность. Этот принцип, поскольку он присущ сознанию добродетели, находит этому всеобщему хорошее применение, поскольку же он присущ ходу вещей, он злоупотребляет всеобщим – оно есть пассивное орудие, управляемое рукою свободной индивидуальности, безразличное к тому употреблению, которое она делает из него, и поддающееся злоупотреблению даже для порождения действительности, которая есть его разрушение; безжизненная, лишенная собственной самостоятельности материя, которой можно придать ту или иную форму, даже ведущую к ее гибели.