Но в этом своем самосознании эта община еще не завершена; ее содержание есть для нее вообще в форме процесса представления, и в этом раздвоении имеется еще и действительная духовность общины, ее возвращение из процесса своего представления, – подобно тому как и сама стихия чистого мышления была обременена этим. У общины нет также сознания того, что такое она; она есть духовное самосознание, которое еще не есть для себя в виде этого предмета, или не раскрывается до сознания себя самого; поскольку она есть сознание, у нее есть представления, которые были рассмотрены. – Мы видим, что самосознание на своем последнем поворотном пункте становится для себя внутренним и достигает знания внутри-себя-бытия; мы видим, что оно отрешается от своего природного наличного бытия и приобретает чистую негативность. Но положительное значение того, что именно эта негативность или чистая внутренняя суть знания в такой же мере есть себе самой равная сущность, или что субстанция здесь достигла того, что она есть абсолютное самосознание, – это для благоговейного сознания есть нечто «иное». Оно постигает ту сторону, что чистое становление знания «внутренним» в себе есть абсолютная простота или субстанция как представление о чем-то, что таково не по понятию, а как действие некоторого чуждого удовлетворения. Или: для него эта глубина чистой самости не есть сила, посредством которой абстрактная сущность извлекается из своей абстракции и мощью этого чистого благоговения возводится в самость. – Действование самости удерживает это негативное значение по отношению к ней потому, что отрешение субстанции, со своей стороны, есть для самости в-себе[-бытие], которого она точно так же не улавливает и не постигает в понятии или не находит в своем действовании как таковом. – Так как в себе это единство сущности и самости осуществлено, то сознание имеет также еще и это представление своего примирения, но как представление. Оно достигает удовлетворения благодаря тому, что к своей чистой негативности оно внешне присовокупляет положительное значение единства себя с сущностью; само его удовлетворение, следовательно, остается обремененным противоположностью чего-то потустороннего. Его собственное примирение поэтому входит в его сознание как нечто далекое, как нечто далекое в будущем, подобно тому как примирение, осуществленное другой самостью, кажется далеким прошлым. Как единичный божественный человек имеет в-себе – сущего отца и лишь действительную мать, точно так же и всеобщий божественный человек, община, имеет в качестве своего отца свою собственную деятельность и знание, а в качестве матери – вечную любовь, которую она только чувствует, но не созерцает в своем сознании как действительный непосредственный предмет. Ее примирение поэтому – у нее в сердце, но еще в разладе с ее сознанием, и ее действительность еще надломлена. То, что́ входит в ее сознание; как в-себе[-бытие] или как сторона чистого опосредствования, есть примирение, лежащее по ту сторону; а то, что имеется налицо (gegenwärtig) как сторона непосредственности и наличного бытия, есть мир, который должен еще ожидать (hat zu gewarten) своего преображения. Он, быть может, в себе примирен с сущностью; и о сущности, конечно, знают, что она познает предмет уже не отчужденным от себя, а познает его равным себе в своей любви. Но для самосознания это непосредственное наличие еще не имеет формы духа. Дух общины таким образом в своем непосредственном сознании отделен от своего религиозного сознания, хотя и провозглашающего, что в себе они не отделены [друг от друга], но провозглашающего некоторое в-себе[-бытие], которое не реализовано, т. е. еще не стало столь же абсолютным для-себя-бытием.