Он умер в Париже в 27 ноября 1966 году. Хоронили Зиновия Пешкова в Сент-Женевьев-де-Буа как национального героя, при огромном стечении народа. Он пожелал быть похороненным в изножии ксенотафа его старого друга героини французского движения Сопротивления княгини Веры Оболенской[381]. Согласно завещанию на его надгробной плите под православным крестом высечено лишь три слова: «Зиновий Пешков, легионер» и даты жизни и смерти[382]. Похороны урожденного еврея-нижегородца, дослужившегося во Франции до звания бригадного генерала (Général de brigade), стали одной из самых пышных и торжественных траурных церемоний за всю послевоенную историю Франции [ВАСИЛЕНКО].

Согласно завещанию бригадного генерала французской армии[383] Зиновия Пешкова он брал «с собой в могилу, — портрет Алексея Максимовича Горького, Военную медаль и Большой крест Почетного легиона» [ПАРХОМОВСКИЙ (I) и (II)].

Горький в воспоминаниях современников-евреев

Горький в воспоминаниях современников-евреев

В заключение приведем еще несколько «знаковых» эпизодов имеющих непосредственное отношение к заявляемой нами теме.

Случайно познакомившись с больным еврейским юношей[384], считавшимся литературным вундеркиндом, — Самуилом Маршаком, Горький, заинтересовавшись его литературными опытами, помог ему переехать в Ялту, поступить там в гимназию и начать лечение. В начале ноября 1904 года Горький в письме к Е. П. Пешковой в Ялту спрашивал:

Что ты не пишешь о Самуиле? Какой он? Как живет? Пишет ли он стихи и пр.? [ГОРЬКИЙ (I). Т. 28. С.].

Что ты не пишешь о Самуиле? Какой он? Как живет? Пишет ли он стихи и пр.? [ГОРЬКИЙ (I). Т. 28. С.].

А вот как описывает пятьдесят лет спустя свою первую встречу с Горьким сам Самуил Маршак, ставший к тому времени одним из самых знаменитых и читаемыхзнаменитым советских писателей:

На даче у Стасова, в деревне Старожиловке, в 1904 году я встретился с Горьким и Шаляпиным, и эта встреча повела к новому повороту в моей судьбе. Узнав от Стасова, что с переезда в Питер я часто болею, Горький предложил мне поселиться в Ялте. И тут же обратился к Шаляпину: «Устроим это, Федор?» — «Устроим, устроим!» — весело ответил Шаляпин. А через месяц пришло от Горького из Ялты известие о том, что я принят в ялтинскую гимназию и буду жить в его семье, у Екатерины Павловны Пешковой. Я приехал в Ялту, когда там еще свежа была память о недавно скончавшемся Чехове. В этом сборнике помещены стихи, в которых я вспоминаю впервые увиденный мною тогда осиротевший чеховский домик на краю города. Никогда не забуду, как приветливо встретила меня — в ту пору еще совсем молодая — Екатерина Павловна Пешкова. Алексея Максимовича в Ялте уже не было, но и до его нового приезда дом, где жила семья Пешковых, был как бы наэлектризован надвигавшейся революцией. В 1905 году город-курорт нельзя было узнать. Здесь в первый раз увидел я на улицах огненные полотнища знамен, услышал под открытым небом речи и песни революции. Помню, как в Ялту приехал Алексей Максимович, незадолго до того выпущенный из Петропавловской крепости. За это время он заметно осунулся, побледнел и отрастил небольшую рыжеватую бороду. У Екатерины Павловны он читал вслух написанную им в крепости пьесу «Дети Солнца». Вскоре после бурных месяцев 1905 года в Ялте начались повальные аресты и обыски. Здесь в это время властвовал свирепый градоначальник, генерал Думбадзе. Многие покидали город, чтобы избежать ареста. Вернувшись в Ялту из Питера в августе 1906 года после каникул, я не нашел здесь семьи Пешковых [МАРШАК. Т. 1. С. 5–15].