Под «воинственными королями (царями)» гот Иордан, наверно, подразумевал не василевса Маркиана (хотя тот был, конечно, храбрым воином, не устрашившимся Аттилы) и уж тем более не Валентиниана III, вошедшего в историю, цепляясь за подол своей регентши-матери, а германских вождей времен «Великого Переселения народов». Много лет они были не столько данниками Аттилы, сколько его верными соратниками и советниками. Теперь, однако, не желали «автоматически» становиться «наследственными» данниками сыновей покойного. Только лишь потому, что были подчинены Аттилой 20 лет тому назад.

Первыми отделились от гуннского племенного союза остготы, прошедшие самую суровую проверку в ходе братоубийственной (для готов) гунно-римской войны 451 г. и понесшие особенно тяжелые потери в Каталаунской битве. Когда же вслед за ними и гепид Ардарих, не сумев найти общего языка с сыновьями Аттилы, перешел из гуннского в германский лагерь, он, силою вещей, сразу стал главой «отступников». И снова, как 80 годами ранее, при Германарихе, гунны сошлись с германцами на поле битвы. Но Ардарих, хотя уже далеко не юноша, был моложе Эрманариха. В отличие от 110-летнего, страдавшего от раны Аирманареикса, Ардарих принял бой – и победил «кентавров».

Иордан оставил нам описание и этой битвы (за которой в Новом Риме, надо думать, наблюдали, как за схваткой на арене цирка, потирая руки):

«И вот» – пишет он в своей поучительной манере – «все вооружаются для взаимной погибели, и сражение происходит в Паннонии, близ реки, название которой – Недао. Туда сошлись разные племена, которые Аттила держал в своем подчинении; отпадают друг от друга королевства с их племенами, единое тело обращается в разрозненные члены; однако они не сострадают страданию целого, но, по отсечении главы, неистовствуют друг против друга. И это сильнейшие племена, которые никогда не могли бы найти себе равных [в бою], если бы не стали поражать себя взаимными ранами и самих же себя раздирать [на части]» («Гетика»).

Иными словами, на этой паннонской речушке повторилась битва на Каталаунских полях. Лучшие воины столетия – гунны и германцы, сошлись в схватке не на жизнь, а на смерть. Римляне (и те, кто именовал себя в описываемый период таковыми) давно уже сошли со сцены:

«Думаю, что там было зрелище, достойное удивления: можно было видеть и гота, сражающегося копьями, и гепида, безумствующего мечом, и руга, переламывающего дротики в его [гепида?] ране (или: руга, обламывающего в своей ране пронзившие его стрелы – В.А.), и свава, отважно действующего дубинкой (или: бьющегося пешим – В.А.), а гунна – стрелой, и алана, строящего ряды с тяжелым, а герула – с легким оружием (или: аланов, строящих в боевой порядок свои тяжеловооруженные массы, и герулов, строящих свою легковооруженную пехоту – В.А.)» («Гетика»).