Мы к тому времени уже несколько лет не виделись. Кудряшов разводился со своей второй женой и готовился к свадьбе с третьей (Соня, его нынешняя супруга, красотка и благотворительница, училась тогда в восьмом классе). Я не пожалела времени и подкараулила Лёшу на приёме, который был вовремя устроен французским консулом. Кудряшов стоял, любезно согнувшись пополам, перед консулом Китая. В принципе, можно было ничего не говорить: все чувства на моём лице были написаны крупными буквами. Кудряшов дёрнулся, посмотрел направо-налево – как будто собирался перейти улицу. Идти было некуда, консул Китая вежливо откланялся, прощаясь, а я стояла прямо напротив и, если верно помню, скрестила руки на груди.

– Ты прямо царь Ирод какой-то, – сказала я и, видя, что он не уязвлён, добавила со щедростью базарной торговки: – У тебя не только член маленький, но и сердце…

Только такие слова могли его по-настоящему задеть, особенно если помнить о декорациях, в которых они были сказаны: кругом дипломаты, политики и журналисты расхаживают с бокалами шампанского в руках, а я вещаю про член, к тому же маленький, к тому же в полный голос. Кудряшов в один миг стал зелёным, как статуя Бальзака на бульваре Распай. Схватил меня за руку, крутнул «крапивкой» – как в детстве! – и прошептал извечное: «Пошла на хрен!» (хрен здесь, разумеется, эвфемизм).

После Катастрофы прошло три месяца, Андрюша шёл на поправку, его вот-вот должны были выписать, но судебное заседание всё откладывали и откладывали. Говорили, что судья требует дополнительной психиатрической экспертизы. Говорили, что судья эта – очень опытная, старой школы, и что работает она последний год перед пенсией.

– Нам с ней очень повезло, Ксения Сергеевна, – сказал адвокат и назвал фамилию судьи, которую я и без того уже знала.

Испанка

Испанка

Екатеринбург, октябрь 1919 г.

«Ладун, ладун, ладун мой… Ладун маленький такой…»

Эту колыбельную Костя пел, укладывая Алёшу. Другим детям прежде не пел, а маленькому Алёше вдруг начал.

Месяц назад их похоронили. Младенца Алёшу и Костеньку, моего дорогого Цику, – похоронили в одном гробу из экономии.

– Вместе теплей будет, – сказала старуха, которой я никогда прежде не видала. И никто потом не видел – и не знал её имени.

Испанка – так называется эта болезнь. Грипп, который переходит в воспаление лёгких. Эпидемия.

Цика умер первым. Алёша – той же ночью.

Другие дети также болели, но справились.

А самый старший и самый младший – нет.

Юля спрашивала, кого мне жальче: верно, Алёшу, ведь он такой маленький, кудрявый, хорошенький… Нет, нет, нет! Мне жальче Цику моего.