Андрей совсем отбился от дому, к дипломному проэкту готовился плохо, где-то пропадал каждый вечер. Раз он с возмущением и горечью сказал: «Теперь никогда в музей не пойду. Я туда ходил всегда запросто, как к себе. Иногда минералы посмотрю, иногда с кем-нибудь из ассистентов поговорю, а иногда просто на перемене некуда деваться, зайдёшь, посидишь. Вчера пришёл, а папа посмотрел на меня сурово и спрашивает резко: “Зачем ты здесь? Нечего без дела ходить”. И это при всех сотрудниках!» Мне это не понравилось, и я вечером спросила К.К., зачем он Андрея выгнал из музея. «Во избежание нежелательных встреч». Очевидно, говорилось про Оню.

О квартире К.К. говорил как о деле решённом, и даже иногда ходил смотреть, как подвигается постройка. Нейман, как уполномоченная по секции, сообщила мне, что квартиру ему обещали в первую очередь. В секции были несколько удивлены его просьбой, но решили, что вмешиваться нечего, дело личное. Он совершенно не хотел слушать ни о каких ремонтах и прочих хозяйственных делах, платил, правда, за квартиру и все коммунальные услуги, но говорил иногда: «Надо бы тебе всё это делать. Пора приучаться к самостоятельности. Ведь я всё равно с вами жить не буду».

Раз я его как-то спросила: «Что же ты, с Оней будешь жить?» – «Нет, пока нет. Она не хочет». – «Так, значит, один?» – «Пока один, а там видно будет». – «Так зачем же тебе одному уходить?» – «Потому что мне здесь всё надоело, вся эта обстановка, весь этот уклад жизни, всё мне опротивело. Да и, живя с вами, я никогда себя не смогу устроить так, как мне нужно как мужчине».

Однако у Они успеха большого не было, она говорила, что ему нужно жить с Ксенией Михайловной, что она не хочет никогда меня обидеть, что она его не любит. Узнав про квартиру, Оня сказала: «Что же вы там будете делать один? Развратничать?» Он страшно обиделся. Однажды он как-то неуверенно и с кривой улыбочкой стал просить меня, чтобы я поговорила с Оней о нём. Я сделала вид, что не понимаю, разговор сорвался. Однако Оня не слишком искала со мною встречи, я заметила, что она избегает меня, и поняла, что совесть у неё не совсем чиста. Несколько раз они ходили вместе в театр, постоянно выходили из музея вместе. Всё это люди замечали и соответствующим образом толковали. Мнение было не в пользу Они, и она была несколько легкомысленна, не понимала, как себя компрометирует.

К.К. пользовался всяким случаем, чтобы поговорить об Оне, он её жалел, хвалил, ругал Бориса Михайловича, который ей портил жизнь. Я не знаю, как произошёл первый визит на квартиру к Оне и когда, но постепенно К.К. стал там завсегдатаем. По-видимому, делалось это под предлогом совместной работы над определителем, скорее всего, для того, чтобы поменьше встречаться с институтскими людьми. Борис Михайлович отнёсся к этому новому гостю весьма странно. Либо рад был всякой возможности избавиться от Они, либо водка его так деградировала, но только он не выразил никакого протеста. Только раз, пьяный, увидев К.К., спросил его: «Зачем вы здесь?» – «Потому что люблю вашу жену!» – «На старости-то лет!» – усмехнулся и вышел вон. Это мне рассказывал К.К., а Борис Михайлович сам распространял этот случай, так что я от очень многих институтских слышала этот рассказ, но несколько иначе: сидят, мол, вдвоём на диване, Б.М. спрашивает К.К.: «Зачем вы сюда пришли?» – «Потому что люблю вашу жену», – а Оня кричит: «Не верь, не верь ему, Борис! Я его совсем, старого, не люблю». Кричала или нет, только вела себя так, что у «старого» всё время была надежда. К.К. нисколько не смущался её недостатками и считал, что он её перевоспитает.