Ролан, лишенный всякой бодрости – не опасностью, а явной невозможностью приносить пользу, – 23 января подал в отставку. Якобинцы возликовали, но тотчас же стали кричать, что в правительстве еще остаются изменники Клавьер и Лебрен, которых обошел интриган Бриссо; что зло искоренено не вполне; и не должно слабеть в рвении, а, напротив, удвоить его, пока не будут устранены из правительства интриганы, жирондисты, роландисты, бриссотисты и прочие. Жирондисты тотчас же стали требовать преобразования военного министерства, приведенного Пашем вследствие угодливости перед якобинцами в плачевнейшее состояние. После долгих споров Паш был отставлен.

Таким образом, вожди, которые делили между собой правительство, одновременно выбыли из администрации. Большинство Конвента полагало, что этим сделано что-то для мира, как будто, устраняя имена, служившие враждебным страстям, можно было устранить эти самые страсти. Бернонвиля, прозванного французским Аяксом, пригласили занять место военного министра. Он пока был известен партиям только своей храбростью; но любовь к дисциплине должна была в самом непродолжительном времени поставить его перед необходимостью борьбы с беспутными якобинцами.

По принятии этих мер Конвент поставил на очередь финансовые вопросы, самые важные в эти тяжелые минуты борьбы со всей Европой. В то же время постановили, чтобы никак не позже двух недель представил свой доклад конституционный комитет, а немедленно после следовало заняться просвещением народа. Множество людей, не понимавших причины революционных смут, воображали, что корень всех бед – недостаток законов и что конституция защитит от всех беспорядков. Поэтому большая часть жирондистов и все члены Равнины не переставали требовать конституции и жаловаться, говоря, что они присланы за тем, чтобы основать новую страну. Они в самом деле так думали; воображали, что созваны исключительно для этой цели и что задача эта может быть выполнена в несколько месяцев. Они еще не взяли в толк того, что созваны не утверждать новые порядки, а сражаться; что их грозная задача заключалась в том, чтобы защитить Францию от Европы и Вандеи; что вскоре из совещательного собрания они превратятся в кровавую диктатуру, которая в одно и то же время будет преследовать внутренних врагов, давать сражения Европе и возмущенным провинциям и защищаться с иступленными усилиями; что их законы, преходящие как всякий кризис, будут считаться лишь вспышками гнева, а их истинное дело, единственное, чему не суждено было погибнуть, – это защита, настоящая грозная задача, заданная им судьбою.