С 8 до 10 мая дурные вести следовали одна за другой. Дампьер был убит. Внутренние провинции продолжали бунтовать. Нормандия почти вся была готова, по-видимому, примкнуть к Бретани. Вандейские мятежники из Туара дошли до Лудена и Монтрейля, взяли эти два города и, следовательно, почти достигли берегов Луары. Англичане высадились на берегах Бретани и, кажется, всерьез собирались присоединиться к мятежникам и напасть на столицу страны. Несколько жителей Бордо, будучи в негодовании из-за обвинений, взводимых на их депутатов, отобрали оружие у секции, в которую ушли якобинцы.

В Марселе восстали почти все секции. Возмущенные безобразиями, совершаемыми под предлогом отобрания оружия у подозрительных лиц, они собрались, сменили коммуну, передали ее власть комитету, именуемому Центральным секционным комитетом, и учредили народный суд для розыска виновных в убийствах и грабежах. Распорядившись таким образом в своем городе, они послали депутатов к секциям города Экса и постарались увлечь своим примером весь департамент. Не уважив даже комиссаров Конвента, они забрали у них бумаги и приказали им удалиться.

В Лионе также усилились беспорядки. Там секции готовы были драться с коммуной из-за того, что административные ведомства, объединившись с якобинцами, отдали приказ о сборе шести миллионов франков и шести тысяч солдат, хотели приступить к изъятию оружия у подозрительных лиц и учредили Революционный трибунал.

Таким образом, пока неприятель двигался с севера, восстание, выйдя из Бретани и Вандеи и поддерживаемое англичанами, могло обойти всю Францию через Бордо, Руан, Нант, Марсель и Лион. Эти последние известия приходили одно вслед за другим, с 12 по 15 мая, и породили мрачные предчувствия в умах Горы и якобинцев. Сделанные уже предложения возобновляются с большей яростью. Дантон, чтобы внести хоть некоторую уверенность во всеобщую сумятицу, делает два замечания: первое – что опасение лишить Париж добрых граждан, необходимых для его безопасности, не должно мешать набору, потому что в столице всё же останется пятьдесят тысяч человек, готовых каждую минуту подняться и истребить аристократов, которые осмелились бы показаться; второе – что междоусобная война не только не может подать внешнему врагу повода к надеждам, а напротив, должна наполнить его ужасом. «Монтескье, – говорит Дантон, – уже сделал это замечание, говоря о римлянах: народу, у которого все вооружены и заняты, все души закалены, все страсти обратились в яростное желание сражаться, – такому народу нечего бояться холодной наемной храбрости иностранных солдат. Слабейшая из тех двух партий, чье состязание приведет к междоусобной войне, всё еще будет достаточно сильна, чтобы истребить марионетки, которым дисциплина не может заменить огня и жизни».