Буасси д’Англа сохраняет во время этой ужасной сцены невозмутимое спокойствие, а штыки и пики всё еще окружают его голову. Тогда в зале начинается нечто безобразное: каждый хочет говорить и кричит тщетно, потому что никто никого не желает слышать. Барабанным боем стараются восстановить спокойствие; но толпа, забавляясь этим хаосом, горланит, топает и выходит из себя от восторга при виде жалкого состояния, до которого она довела державное собрание.

Не так совершился переворот 31 мая, когда революционная партия, имея во главе своей коммуну, главный штаб секций, большое число депутатов, принимавших и передававших распоряжения вождей, окружила Конвент безмолвною толпою и с наружным достоинством заставила его издать требуемые декреты. Здесь не было возможности ни заставить слушать себя, ни даже получить хотя бы кажущееся одобрение.

Один канонир, окруженный стрелками, взбирается на кафедру, чтобы зачитать план восстания. Чтение ежеминутно прерывается криками, руганью, барабанным боем.

Какой-то человек хочет сказать толпе речь.

– Друзья мои, – говорит он, – мы все здесь ради одного и того же дела. Опасность не терпит отсрочки, нужны декреты. Так дайте же вашим представителям возможность издать их!

– Долой! Долой! – кричат ему со всех сторон вместо ответа.

Депутат Рюль, старец почтенной наружности и ревностный монтаньяр, тоже хочет сказать несколько слов со своего места, чтобы добиться молчания, но его прерывают новыми криками. Ромм, человек суровый, чуждавшийся этого восстания, как и вся Гора, но желавший, чтобы меры, требуемые народом, были приняты, с прискорбием видит, что и этот ужасный сумбур останется без всяких результатов, а потому просит слова. Депутат Дюруа тоже просит слова по той же причине, но ни тот ни другой не добиваются его.

Во время этой сцены в залу вносят голову на штыке. Депутаты смотрят на нее в ужасе и не узнают ее. Одни говорят что это – голова Ферро, другие – Фрерона. Это действительно голова Ферро, которую разбойники отрубили и посадили на штык. Они носят ее по зале среди воплей толпы. Опять усиливается ярость против Буасси д’Англа, голову его опять окружают штыками, целятся в него из ружей – смерть грозит ему с тысячи сторон.

Бьет семь часов вечера. Собрание объято страхом. Депутаты боятся, что эта толпа, в которой много злодеев, дойдет до последней крайности и перережет представителей народа, когда стемнеет и наступит ночь. Несколько членов центра упрашивают монтаньяров уговорить толпу разойтись. Вернье пытается сказать мятежникам, что уже поздно и чтобы они уходили, потому что если расстроится подвоз, народ останется без хлеба. «Это такая тактика, – отвечает толпа, – вот уже три месяца, как вы нам это говорите!» Из толпы возвышаются несколько голосов. Один требует освобождения патриотов и арестованных депутатов, другой – конституции, третий – ареста всех эмигрантов; затем уже множество голосов требуют постоянных заседаний в секциях, восстановления коммуны, обысков в домах для розыска утаиваемых съестных припасов и так далее. Одному из этих людей удается улучить минуту, когда его могут расслышать, и он требует, чтобы Конвент немедленно назначил начальника парижской вооруженной силы, а именно – Субрани. Наконец еще один, уже не зная, чего требовать, кричит: «Арестовать негодяев и подлецов!» – и повторяет эти слова в течение целого получаса.