Пораженный этим хаосом, Лавалетт писал Бонапарту, рекомендуя ему оставаться в стороне и сохранять независимость. Тогда последний, удовольствовавшись тем, что дал толчок, решил больше не вмешиваться и ждать. Директория обратилась к храброму Гошу, который один имел право быть недовольным: он послал на помощь Республике пятьдесят тысяч, большую часть приданого своей жены.

Были первые числа фрюктидора (середина августа); Ларевельер заместил Карно на месте президента Директории; ему поручили принять посланника Цизальпинской республики Висконти и генерала Бернадотта, посланного с несколькими знаменами, которые Итальянская армия еще не отправила Директории. Ларевельер решил высказаться самым смелым образом и принудить к решению и Барраса. Он произнес две запальчивые речи, в которых отвечал, не указывая на них, на два доклада Тибодо и Тронсона дю Кудре. Как мы знаем, упомянув о Венеции и недавно освобожденных итальянских народах, Тибодо заявил, что судьба их не может считаться определенной до тех пор, пока не спросят мнения законодательного корпуса Франции. Намекая на эти слова, Ларевельер сказал Висконти, что итальянские народы желали свободы, имели полное на нее право, и для того им не требовалось ничье в мире согласие. «Эту свободу, – сказал он итальянцу, – которую хотели бы отнять у вас, мы будем защищать вместе и сумеем сохранить». Угрожающий тон обеих речей не оставлял никакого сомнения относительно намерений Директории: люди, выражающиеся так, должны были готовить все свои силы.

Наступило 27 августа (10 фрюктидора); сторонники клуба Клиши находились в страшном беспокойстве.

В своем раздражении они вернулись к плану обвинения Директории. Этого проекта боялись конституционалисты, так как чувствовали, что он дал бы Директории повод для взрыва; они объявили, что, в свою очередь, найдут доказательство измены некоторых депутатов и потребуют их обвинения. Эта угроза остановила сторонников Клиши и помешала составлению обвинительного акта против пяти директоров.

Уже давно клуб хотел присоединить к комиссии инспекторов Пишегрю и Вилло, на которых смотрели как на двух генералов партии; но это присоединение, доводя число членов комиссии до семи, нарушало регламент. Дождались возобновления комиссии в начале месяца и тогда уже включили в ее состав Пишегрю, Воблана, Деларю, Тибодо и Эмери. На комиссию инспекторов было возложено полицейское инспектирование залы; она отдавала приказы гренадерам законодательного корпуса и стала своего рода исполнительной властью советов. Старейшины создали подобную же комиссию, она соединялась с комиссией Совета пятисот, и обе они стояли на страже общей безопасности. На заседания общей комиссии отправлялись депутаты, не имевшие права присутствовать в ее составе; это делало из нее еще один клуб Клиши, где представлялись самые крайние и бесполезные запросы. Сначала предложили организовать при ней специальную полицию, чтобы следить за планами Директории. Ее поручили некоему Доссонвилю. Так как денег по-прежнему не было, каждый жертвовал на полицию из своих средств. Пишегрю, при его средствах, мог бы доставить значительнейшую часть; но, по-видимому, он не использовал для этой цели сумм, полученных от Уикхема.