Директоры радовались тому, как прошло задуманное. Их могло беспокоить лишь молчание генерала Бонапарта, долго не писавшего и не присылавшего обещанных сумм. Его адъютант Лавалетт не показывался в Люксембурге после переворота; можно было подозревать, что он вооружил своего генерала против правительства и сообщил ему ложные сведения о положении дел. Лавалетт, в самом деле, не переставал советовать Бонапарту держаться в стороне, оставаться чуждым государственному перевороту и ограничиться лишь той помощью, какую он доставил Директории своими прокламациями. Баррас и Ожеро призвали Лавалетта, угрожали ему, говоря, что, без сомнения, он обманул Бонапарта, и объявили, что если его и не арестуют, то лишь из уважения к его генералу.

Лавалетт немедленно отправился в Италию. Ожеро поспешил написать Бонапарту и своим друзьям в армии, чтобы самыми благоприятными красками обрисовать всё случившееся.

Недовольная поведением Моро, Директория решила его отозвать, но получила от него письмо, произведшее весьма сильное впечатление. Моро держал корреспонденцию Клинглина в тайне, но решил сообщить о ней правительству 18 фрюктидора. Он утверждал, что сделал это еще до получения известий о событиях 18-го числа, чтобы тем дать Директории доказательство виновности ее опасных врагов. Утверждают, однако, что Моро телеграфом известили о перевороте, и он поспешил написать донос, который, уже ничем более не компрометируя Пишегрю, снимал ответственность с него самого. Что бы ни думали об этих предположениях, ясно, что Моро долго скрывал важный секрет и решился его открыть лишь в самую минуту катастрофы. Все говорят, что, не будучи республиканцем в достаточной степени, чтобы донести на своего друга, он не был в то же время настолько верным другом, чтобы до конца не выдать его. В этом случае проявился весь политический характер Моро: слабый, колеблющийся, нерешительный. Директория вызвала генерала в Париж – дать отчет в своем поведении. Изучив корреспонденцию, директоры нашли в ней подтверждение всего, что они знали о Пишегрю, и должны были сожалеть, что не узнали о корреспонденции раньше. В этих бумагах нашли также доказательство верности Моро Республике; но его всё же наказали за слабость и молчание, отняв у него командование и оставив без места в Париже.

Гош, по-прежнему во главе армии Самбры-и-Мааса, провел целый месяц в самом страшном беспокойстве. В своей главной квартире в Вецларе – на случай, если партия Совета пятисот восторжествует, – он держал наготове карету, дабы бежать в Германию с молодой женой. Только это обстоятельство заставило его в первый раз подумать о своих интересах и собрать сумму, необходимую в случае отъезда; мы уже говорили, что большую часть приданого своей жены он ссудил Директории.