В таком же духе выступил и секретарь комфракции И. Макарьев: «Я считаю, что наиболее принципиальным человеком у нас является тов. Авербах»[602]. Это все произносилось в присутствии Авербаха.

Лишь через несколько месяцев после решения ЦК партии Фадеев первый из напостовцев начнет серьезно постигать поведение и характер Авербаха и по-настоящему разберется в истории РАПП. А пока в своей речи на комфракции 2 мая 1932 года Фадеев с полной уверенностью за всех своих коллег заявил: «В руководстве РАПП не найдется ни одного товарища, который всякое решение ЦК не провел бы со всей возможностью»[603].

Но вот с того момента, когда были сказаны эти слова, прошли недели, месяцы, а его товарищи все молчали и молчали. Кругом кипела жизнь, в литературе все перестраивалось на новый лад. Вся история РАПП и особенно ее руководство подвергались (тут другого слова не подберешь) беспощадной критике. А товарищи Фадеева, по его выражению, «как воды в рот набрали» – молчат. Если кто и выступит где-нибудь, вроде В. Киршона на собрании литкружков, так только то и делает, что защищает все рапповское. На протяжении почти всего 1932 года никто из руководителей РАПП не дал развернутой оценки положительных и отрицательных сторон всей деятельности РАПП.

Фадеев сперва недоумевал, затем стал волноваться и, наконец, негодовать. Он понял, что дальше молчать нельзя, и, забросив «Последнего из удэге», стал работать над своим выступлением в печати. Так появилась серия его статей «Старое и новое».

К августу 1932 года Фадеев уже хорошо разобрался в «поведении многих бывших рапповцев», определив его как «возмутительное». Правда, он пока еще исключает из этого круга Авербаха, находя «его положение особым»[604]. В письме к А. М. Горькому, с которым к этому времени у Фадеева сложились самые сердечные отношения, он делился своими огорчениями, по-новому оценивая своих старых друзей: «Но весь критический и организационный фланг (РАПП. – С. Ш.) ведет себя возмутительно – критики ведут себя как обыватели и литературные банкроты. Эти люди, а их в руководстве РАПП было не мало… далеко не безразличны для меня, со многими из них я соединен годами совместной борьбы и дружбы, – некоторых из них Вы тоже знаете и, по моим впечатлениям, относитесь к ним хорошо (как известно, Горький привлек Авербаха к редакторской работе в альманахах. – С. Ш.), и это дает мне возможность писать о них вполне правдиво, ничего не умалчивая, – но пришло время, когда все они повернулись с несколько «неожиданной» стороны и глубоко возмущают меня. Судите сами. Люди эти занимали руководящие посты в литературных организациях и журналах, поучали писателей пролетарских и попутнических, произносили речи, «воспитывали» ударников, «соломонничали» направо и налево, называли себя ячейкой ЦК в литературе, и что же? Как только их сняли с их «постов», ни один из них, буквально ни один, не написал ни одной критической строчки ни об одном писателе… Не сделано ни одного шага в сторону товарищеской работы с писателями во внутренней, творческой и идейной организации их… Нет ни одной попытки пересмотреть старый опыт и подвергнуть критике то, что устарело или было ошибочно… И естественно, в широких кругах писателей, оставшихся, в буквальном смысле слова, без призора, создается впечатление об этих людях, как людях прежде всего не храбрых, в идеи свои слабо верящих и советскую революционную и пролетарскую литературу по существу не любящих…»[605]. Еще раз назвав своих прежних соратников «растерянными обывателями и банкротами», он сообщает, что вынужден бросить работу над романом, хотя делать этого «не хочется буквально до слез», и готовиться к выступлению в печати, ибо «терпеть дальше существующий маразм было бы просто непартийно»[606].