Разновидностью аристократической формы общения, особенно распространенной в провинции, были академии. В отличие от салонов, общение в них носило более специализированный характер и было отделено от семейного быта. Но членами академий были также почти исключительно представители дворянства и духовенства. Сословная обособленность салонов и академий препятствовала сближению аристократии с торгово-промышленными кругами третьего сословия. В результате культурная жизнь великосветского общества во Франции была гораздо в большей мере оторвана от интересов и запросов сферы экономической деятельности, чем в Англии.

Просветители заимствовали у аристократической культуры прежде всего салонную форму общения. Некоторые из них сами устраивали салоны, например Гельвеций и Гольбах. Другие же — незнатного происхождения (а таковыми были многие из них — Вольтер, Дидро, Руссо и др.) — довольствовались тем, что были радушно приняты в домах аристократов. В любом случае участие просветителей придавало салонной жизни ярко выраженный оттенок свободомыслия и философско-литературную направленность. Так, по свидетельству современников, в салоне Гольбаха обсуждались философские, политические и религиозные вопросы. Его изюминкой была библиотека, в которой широко была представлена антирелигиозная литература, в том числе и запрещенная цензурой.

Под влиянием аристократической культуры французское Просвещение приобрело особую изысканность и утонченность, даже некоторую фривольность, отчетливо ощутимую во многих произведениях просветительской литературы начиная с упоминавшихся «Персидских писем». Атмосфера избранности, царившая в салонах, далеких от повседневных нужд и забот громадного большинства французов, проявилась в очевидной склонности просветителей к отвлеченному теоретизированию. Их гораздо больше порой заботила теоретическая смелость, оригинальная форма выражения идеи, чем возможность ее практического применения.

Но имелись и веские политические причины того, почему французские философы рассматривали свои теоретические занятия как самоцель. В отличие от единомышленников в Британии они большей частью и думать не смели о непосредственном — здесь и сейчас — осуществлении своих замыслов. Сменявшие друг друга монархи и правительства, при которых им довелось жить, нельзя было в полной мере назвать ни просвещенными, ни деспотическими. Почти все просветители подвергались того или иного рода преследованиям: Дидро отсидел свой срок в Венсенском замке, Вольтер — в Бастилии, Гельвеций под градом нападок был вынужден подписать отречение от своей книги «Об уме». Хотя эти преследования не были настолько суровы, чтобы подавить всякое проявление свободной мысли, они в то же время были достаточно жестки, чтобы привести к отчуждению просветителей от правительства. По крайней мере вплоть до 70-х годов они были лишены всякой возможности влиять на политику правительства. В отличие от других абсолютистских монархий Европы во Франции просветители даже не могли рассчитывать на то, что власть имущие их заинтересованно выслушают. Все это отнюдь не побуждало их спешить с разработкой законопроектов. Даже великосветское общество больше ценило в них остроту и блеск ума, чем глубину анализа и тщательность разработки планов будущих преобразований.