С. 47. «Развитие личного произвола, свобода, неопределенность форм – были отличительными чертами южно-русского общества в древние периоды, и так оно явилось в последствии. С этим вместе соединялось непостоянство, недостаток ясной цели, порывчатость движения, стремление к созиданию и какое-то разложение недосозданного, все, что неминуемо вытекало из перевеса личности над общинностью. Южная Русь отнюдь не теряла чувства своего народного единства, но не думала его поддерживать: напротив, сам народ, по-видимому, шел к разложению и все таки не мог разложиться. В Южной Руси не видно ни малейшого стремления к подчинению чужих, к ассимилированию инородцев, поселившихся между ея коренными жителями; в ней происходили споры и драки более за оскорбленную честь или за временную добычу, а не с целью утвердить прочное вековое господство». «В натуре южно-русской не было ничего насилующего, нивелирующего, не было политики, не было холодной расчитанности, твердости на пути к предназначенной цели. Тоже самое является на отдаленном севере, в Новгороде…».

С. 48. «Выше я заметил мимоходом, что Козачество началось в XII–XIII веке. К сожалению, история Южной, Киевской, Руси, как-будто проваливается после Татар. Народная жизнь XIV и XV веков нам мало известна; но элементы, составляющие начало того, что явилось в XVI веке ощутительно, в форме Козачества, не угасали, а развивались».

С. 49. «Козачество XVI и XVII и удельность в XII и XIII веке гораздо более сходны между собою, чем сколько можно предположить: если черты сходства внешнего слабы в сравнении с чертами внешнего несходства, за то существенно внутреннее сходство. Козачество тоже разнородного типа, как древние киевские дружины; также в нем есть примесь тюрского элемента, также в нем господствует личный произвол, тоже стремление к известной цели, само себя парализующее и уничтожающее, та же неопределенность, то же непостоянство, то же возведение и низложение предводителей, те же драки во имя их».

С. 50. «На востоке, напротив, личная свобода суживалась и, наконец, уничтожилась. Вечевое начало некогда и там существовало и проявлялось. Избрание князей также было господствующим способом установления власти, но там понятие об общественном способом установления власти, но там понятие об общественном порядке дало себе прочный залог твердости, а на помощь подоспели православные идеи… Православие было у нас едино и пришло к нам через одних лиц, из одного источника… Не то, однако, вышло на деле. Православие внесло к нам идею монархизма, освящение власти свыше, окружило понятия и ней лучами верховного мироправления; православие указало, что в нашем земном жизненном течении есть Промысел, руководящий нашими поступками…; породило мысль, что события совершаются около нас то с благославения Божия, то навлекают на нас гнев Божий; православие заставило обращаться к Богу при начале предприятия и приписывать успех Божию изволению. Таким образом не только в непонятных, необыкновенных событиях, но и в обычных, совершающихся в круге общественной деятельности, можно было видеть чудо».