С. 37. «Но есть ли в древности следы существования южно-русской народности, было ли внешнее соединение славянских народов югозападного пространства нынешней России в таком виде, чтоб они представляли одну этнографическую группу? Прямо об этом в летописи не говорится; в этом отношении счастливее Белорусская народность, которая, под древним именем Кривичей, обозначается ясно на том пространстве, которое она занимала впоследствии и занимает в настоящее время со своим разделом на две половины: западную и восточную».
«Самое наглядное доказательство глубокой древности южнорусской народности, как одного из типов Славянского мира, слагающего в себе подразделительные признаки частностей, – это поразительное сходство южного наречия с новгородским, которого нельзя не заметить и теперь…».
С. 38. «В XII веке, в Земле Ростово-Суздальской, под Русью разумели вообще югозапад нынешней России в собирательном смысле».
С. 39. «Когда толчок, данный вторичным вплывом Литовского племени в судьбу славянских народов все западной части русского материка, соединил их в одно политическое тело и сообщил им новое соединительное прозвище – Литва, это прозвище стало достоянием белорусского края и белорусской народности, а южнорусская осталась со своим древним привычным названием Руси
В XV веке различались на материке нынешней России четыре отдела восточно-славянского мира: Новгород, Московия, Литва и Русь; в XVI и XVII, когда Новгород был стерт, – Московия, Литва и Русь».
«Суздалец, Москвич, Смолянин – были русские по теме признакам, которые служили органами их соединительными вместе: по происхождению, по вере, по книжному языку и соединенной с ним образованности; Киевлянин, Волынец, Червонорус – были Русские по своей местности, по особенностям своего народного, общественного и домашнего, быта, нравам и обычаям; каждый был русским в тех отношениях, в каких восточный Славянин был не русский, но тверянин, суздалец, москвич».
С. 40–41. «Так как в старину Северовосточная Русь называлась Русью только в общем значении, в своем же частном имела собственные наименования, так теперь южнорусский народ мог назваться русским в общем смысле, но в частном, своенародном, должен был найти себе другое название. На западе, в Червоной Руси, где он стал в сопротивление с чужими народностями, естественно было удержать ему древнее название в частном значении, и так Галицкий Чернорусс остался Русским, Русином, ибо имел столкновение с Поляками, Немцами, Уграми; в его частной народности ярче всего высказывались черты, составляющие признаки общей русской народности, являлась принадлежность его к общему русскому миру, черты такие, как вера, книжный богослужебный язык и история, напоминавшая ему о древней связи с общерусским миром. Все это предохраняло его от усилий чужеродных элементов, грозивших и грозящих стереть его. Но там, где та же народность столкнулась с северно и восточно-русскою, там название Русского, по отношению к частности, не имело смысла, ибо Южноруссу не предстояло охранять тех общих признаков своего бытия, которые не разнили, а соединяли его с народом, усвоившим имя русское. Тут название Русского необходимо должно быть замениться таким, которое бы означало признаки различия от Восточной Руси, а не сходства с нею. Этих народных названий являлось много, и, правду сказать, ни одного не было вполне удовлетворительного, может быть потому, что сознание своенородности не вполне выработалось. В XVII веке являлись названия: