Спустя несколько дней, закончив работу, я постучала в дверь хижины, где жили Рута и Кимару. На кухне у них пахло специями и тушеным мясом. Азизу исполнилось четыре года. Он был похож на отца — тот же широкий лоб и та же уверенность в себе. Он любил встать рядом со столом и подпрыгивать на земляном полу так высоко, как только мог, — точно Киби в нашем детстве. Когда я смотрела на это, у меня замирало сердце.

— Он станет отличным мораном, как ты думаешь? — спросила Кимару.

— Да, замечательным, — согласилась я. А затем я наконец-то сообщила Руте, что скоро и у меня появится ребенок.

— Да, Беру, — ответил он радостно. Конечно, он давно понял. Просто смешно было полагать, что он не догадывается. — Наши сыновья будут играть вместе, как мы когда-то, правда?

— Конечно, — согласилась я. — Возможно, они вместе будут ходить на охоту. Мы оба помним, как… Я помню.

— Моран никогда не забывает, — ответил Рута.

— Вы — моя семья, Рута. Ты, Азиз и Кимару, конечно. Надеюсь, вы это знаете.

Глядя на меня глубокими черными глазами, он кивнул. Мне показалось, что если неотрывно смотреть в его глаза, то можно увидеть все наши счастливые детские годы, пронесшиеся как один прекрасный миг. В этот момент у меня вдруг появилась слабая надежда насчет будущего моего ребенка. Конечно, все будет трудно, но если Рута будет рядом, если он все время будет напоминать мне о том, кто я есть на самом деле, возможно, все сложится благополучно. Да, мне придется вытерпеть и Англию, и общество матушки Мэнсфилда без него. Но придет лето, и мы привезем ребенка в Кению. Мелела станет для моего сына таким же раем, как для меня Грин Хиллс. Если думать так, то все образуется.

— А что говорит твой отец? — спросил Рута.

— Он пока не знает.

— А, — протянул Рута, а затем повторил мне на суахили фразу, которой частенько дразнил прежде: «Все новое хорошо, даже если поначалу больно».

— Я знаю, — ответила я и ушла, оставив их спокойно обедать.

Глава 52

Глава 52

Разрешение от бремени — это старомодное выражение, одно из тех смешных слов, которые звучат значительнее, чем обыкновенные слова. Со мной это произошло в Свифтсдене в присутствии матушки Мэнсфилда, которая, с одной стороны, делала все, чтобы облегчить мою участь, а с другой — все превращала в ад. Да, я спала в великолепно убранной комнате. У меня была персональная горничная. Мне не надо было даже шевелить пальцем, чтобы налить чай, к примеру. Было совершенно очевидно — она готова окружить младенца всеми благами, которые, как она считала, пристойны для одного из Маркхэмов. Я же к Маркхэмам никакого отношения не имела, и она ясно дала мне это понять, не произнося ни слова.