Я почти все время торчу в горах, мы сняли так называемое «бангало», напоминает пресловутое жилище Ленина в Разливе, так что в Нью-Йорке бываю мало и пишу коротко.

Саше Половцу я отправил «Ремесло» с надписью: «Дорогому Саше, который будет жить и после ядерной войны». Таков он и есть. По типу это — коренастый крепыш <...>

Печататься тебе «есть где» и кроме «Панорамы». В «22», например. Если бы у тебя возникла «не еврейская» подборка, то — в «Гранях» и в «Континенте». С еврейской темой у них сложно, хотя Владимов и сам наполовину еврей. Но на твои стихи обидятся и евреи, и антисемиты. Ведь и среди тех, и среди других хватает идиотов.

В Чикаго я пока, увы, не собираюсь. Разве что осенью пригласит Морис Фридберг[90] из Иллинойсского университета. Тогда увидимся.

Бахчаняна оперировали насчет геморроя. Он придумал кличку Юзу Алешковскому[91] — Юзд Алешковский (Used).

Земля круглая потому, что вертится, а куры носят яйца, как и все мы, включая Солженицына.

Я сижу на диете и очень похудел. Одна старуха остановила в Форест-Хиллс мою мать и говорит:

— Как похудел ваш сын. Он что, с турмы?

С Машей Синявской я договорился в смысле сроков — неопределенно: осень — начало зимы. Первого сентября пошлю ей письмо с вложенным конвертом, двумя интернациональными марками и схемой письма ко мне. Например: «Дорогой Сергей. Ваша с Бахчаняном и Сагаловским книжка ВЫШЛА, ВЫХОДИТ НА ДНЯХ, НЕ ВЫЙДЕТ НИКОГДА. (Нужное подчеркнуть)...» И так далее. Других вариантов, кроме Маши, не было. Такие уж мы с тобой отпетые диссиденты.

Подождем.

Обнимаю тебя и все семейство.

С.

8

23 окт. <1985 г.>

Дорогой Наум,

спасибо за стихи, как всегда талантливые, разве что на этот раз чуть пышноватые — фолиант, Рубикон, добродетель[92]...

В «Грани» лирику все же советую отправить. Ты пишешь — «надо, чтобы стихи подошли Владимову», и это тебе не нравится, но ведь иначе не бывает. Владимов же — хороший, умный редактор, связанный, правда, в какой-то мере требованиями «Посева». Стихи ему, я уверен, подойдут, и тем более — понравятся.

Дорита[93] звонит, действительно, частенько. Роман ее — ни плохой, ни хороший, в том смысле, что это вообще не литература. Написан он правильным, казенно-обывательским языком: «Заходящее солнце осветило верхушки деревьев...»

Маше Синявской я писал дважды, сегодня напишу в третий раз и параллельно буду просить содействия у Гладилина[94] и Некрасова.

После лета на наше семейство посыпались неприятности: пришлось усыпить собаку Глашу — ей было 16 лет и она не могла ни двигаться, ни есть, кроме того, почти беспрерывно хворает сынок, да и маманя сильно одряхлела. Поэтому — настроение хреновое. И зарабатываю мало.