— Но не чрезвычайные проблемы.

— Да.

— Война. Тирания. Беженцы.

— Да. И все.

Место, куда их привезли — одно из многих, с которыми было связано национальное агентство по усыновлению, — было католическим приютом, но таким белым, скромным, простым, как будто он управлялся квакерами; всюду сновали монахини в белых одеждах с искусным намеком на вуаль. Пирса и Ру передали монахине, которая ввела их внутрь. Футбольная тренировка во дворе; дети остановились и смотрели, как они проходят мимо. В детской на стенах были нарисованы персонажи диснеевских мультфильмов и сверхъестественно спокойные дети этой страны на фоне стульчиков и кроваток.

— Почему она плачет? — вполголоса спросила Ру.

— Кто?

— Монахиня.

Она плакала: слеза, а за ней вторая собралась в глазу и повисла на жирной щеке; монахиня выглядела опустошенной.

— Мария, — со всхлипом сказала она, взяла на руки и поднесла к ним девочку, которая станет или должна стать их дочкой.

Все дети, почти все, могут делать то, что сделала эта малышка, когда Пирс и Ру поглядели на нее сверху вниз, а она своими огромными глазами на них, снизу вверх: то, что они делают со своими новыми матерями, но могут делать и с незнакомцами, суровыми незамужними тетками, с закоренелым бандитом или со скрягой в историях, где они разворачивали загадочное одеяло и заглядывали внутрь. Если бы они не могли этого — во всяком случае, бо́льшую часть времени — нас бы здесь не было.

— Спроси ее, почему она плачет, — глядя в сторону, сказала Ру Пирсу, который был потрясен тем, что увидел в глазах Марии, и понял, что да; слезы все еще стояли в глазах монахини, она неловко молчала и рассматривала иностранцев.

— Estas lagrimas[589], — сказал Пирс, напрягая память и указывая на свой глаз. — Que esta es?[590]

Какое-то мгновение монахиня смотрела на них, как будто в безумной надежде или страхе, потом повернулась, вышла и через мгновение вернулась из соседней палаты, держа в руках другого ребенка, завернутого в такое же бело-голубое одеяло, с такими же огромными глазами, полными тем, что казалось чудом, любовью и счастливой надеждой, вот и весь трюк; и она поднесла его к ним, положила Пирсу на колени, справа от которого сидела Ру с Марией на коленях.

— Хесуса, — сказала монахиня.

Два любых ребенка могут быть очень похожи. И в голову Ру и Пирса вдруг пришла одна мысль. Очень похожи друг на друга. Монахиня тихо плакала, скрестив перед собой руки.