— Положим, вы совсем не молчите, — усмехнулся профессор, — и поэтому стойте-ка, запрем двери. — Он набросил крючок, возвратился и снова сел. — Вот раз уж на то пошло, разрешите вас спросить, прямо, по-мужски, можно?
Григорий молчал.
— Вы ее любите?
Григорий посмотрел на толстые губы профессора и быстро спрятал руки в карман — так его затрясло.
— А почему вы спрашиваете? — спросил он тихо. — Да как вы смеете спрашивать? — заорал он на всю квартиру, и ему даже стало нехорошо от мгновенной оглушающей ярости. — Я не допущу! Чтоб моя фамилия трепалась! Делайте что угодно, — продолжал он, прижимая руки к груди, — что только вам угодно, но чтоб ша! Чтоб было тихо! — Он топнул ногой, и все вокруг зазвенело. — Умейте паскудить втихомолку, а то если я начну рассчитываться... — Он махнул кулаком и захлебнулся, и сразу ослабел, и ему стало на все наплевать.
Профессор покачал головой.
— Ну нервы, нервы и только одни нервы! О чем кричать? Вы же к ней уже равнодушны, она — тоже.
Тут вдруг в дверь так забарабанили, что задребезжал крючок.
— Отвори! — визжала Екатерина Михайловна. — Сейчас же отворите!
Профессор подошел и откинул крючок.
Она — толстая и красная Джоконда — молча стояла в дверях.
— Ну, что такое? — спросил ее профессор недовольно и тихо, как муж жену.
Екатерина Михайловна отчужденно посмотрела на него, увидела, что творится на полу, оттолкнула профессора, подбежала и так пнула чемодан, что мыло, паста, гребенка, карандаши, еще какая-то там мелочь так и взлетела фонтаном.
— К чертовой матери, — провизжала она, плача от злости, — к чертовой матери всех вас!
— Екатерина Михайловна! Да что ж это, наконец, такое! — прикрикнул на нее профессор.
Она обернулась.
— Имейте в виду, Ефим Маркович! — отчеканила она. — Я люблю своего мужа и расставаться с ним не собираюсь. А вас я попрошу...
Григорий повернулся и выбежал — он весь дрожал, но у него было такое чувство, как будто где-то прорвался глубокий нарыв и вся дрянь хлынула наружу, — тоже очень больно, но и легко: впервые можно отдохнуть, подумать о другом.
Глава 4
Глава 4