Это был бы неслыханный позор и унижение, попади в плен цесаревич.

А потом, видимо, у Павла наступило время трезвой оценки. Осознание катастрофы. Общие, сводные потери русской армии в Италии и Швейцарии точно неизвестны до сих пор. Тем более с каждым десятилетием в отдельных справках об отдельных сражениях наши потери уменьшались, французские – возрастали. Если сложить, по нынешним данным, число убитых, раненых и попавших в плен в битвах у Нови, Треббии, Адде, Бессияньяно, получится более 20 тысяч. Только в Итальянском походе. В Швейцарском походе – 7 тысяч. Отдельно – сражение под Цюрихом. Историк Керсновский писал: там наши потери составили 18 тысяч, из них 4 тысячи пленными, включая трех генералов.

Итого, 45 тысяч из общего состава русской армии в 65 тысяч?

Однако Петербург возмутили не потери: «низших чинов» – забритых в солдаты крепостных никогда не жалели. Общество осознало, что Итальянская и Швейцарская кампании завершились сокрушительным поражением России.

Когда Суворов, сдав командование армией генералу Розенбергу, прибыл в Петербург, император отказал ему в аудиенции. А это – высшая немилость, опала.

Вскоре Суворов умер, покинутый всеми. Гроб с его телом сопровождали три гарнизонных батальона. Не было полагающихся при похоронах генералиссимуса Преображенского, Семеновского, Измайловского гвардейских полков. «Гвардия устала после парада», – заявил Павел I. Не было и придворных чинов.

Полководец – это победа. Сам же Суворов и говорил: «Победа покрывает все». А победы не было.

Наполеон в ноябре 1799 года совершил переворот во Франции, стал первым консулом, уже в 1800-м вернул все итальянские завоевания, в 1804-м его провозгласили императором Франции, в 1805-м – королем Италии; в том же 1805 году он разгромил под Аустерлицем русско-австрийскую армию, завоевал чуть ли не всю Европу.

Возвеличивание Суворова началось еще в старой России. Тут, наверно, совпало все: и общее негативное отношение верхов к царствованию Павла (ограничил права дворянства, ввел послабления для крепостных крестьян – три дня барщины в неделю), и эйфория победы над Наполеоном, и извечное стремление выдавать поражения за победы.

И, конечно, едва ли не главное здесь – отношение к Польше. Это неприятная правда, но нельзя не сказать: польские восстания XVIII и XIX веков воспринимались даже свободомыслящим российским обществом не как национально-освободительное движение, а как бунт, мятеж против порядка и стабильности. Даже наш вольнолюбивый гений Пушкин выступил со стихотворением «Клеветникам России», в котором давал отповедь Европе: дескать, не лезьте, это старый «спор славян между собою», а если вам не нравится, «так высылайте ж к нам, витии, / Своих озлобленных сынов: / Есть место им в полях России, / Среди нечуждых им гробов». Естественно, в такой атмосфере Суворов воспринимался как герой-полководец-победитель.