Валун лежит в придорожной канаве, а рядом несут почетный караул два голых вишневых деревца. Корни скатывает трос и обходит вокруг валуна.
— Памятник! — бормочет он про себя, теперь ему уже не нужен собеседник.
Он возвращается на поле боя, забрасывает землею окоп, и все же на поле остается впадина, зловещая впадина. Валун оставил ее в отместку. Осенью во впадине скопятся дождевая вода, и все посаженное тут вымерзнет.
Корин решает завтра привезти сюда побольше матери-земли и засыпать впадину. Скомканной рубашкой вытирает он уже высыхающий пот на груди и на спине, потом надевает рубашку и снова принимается за работу, а мысли его уже опять вьются над ковбойской шляпой: только ты одни и мог такое выкинуть! В газете же он читал, что говорить о себе одном нежелательно, во всяком случае в литературе. А почему, собственно? Он думает о рычаге, о наклонной плоскости, о быке, слоне и лошади, с помощью которых человек, с тех пор как он существует, пытается приумножить свои силы. А в наше время он приумножает их с помощью машин, и конца этому не видно.
Теперь Корни уже снова думает о деде, о том, какую бы мину он состроил, скажи ему внук: твое «чертово огнище», дед, валяется в придорожной канаве.
Солнце заходит. Жаворонки спустились на землю. Только самолеты, урча, проносятся в воздухе, красными и зелеными огоньками, подмигивая полю, где в борозды ложится свет тракторных фар. Книга в комнатушке тракториста ощущает вложенную в нее закладку — клочок оберточной бумаги — как некое инородное тело.
Отныне машины частенько останавливаются на обочине возле валуна Вернера Корни, а девушки даже взбираются на него, чтобы почувствовать дыхание доисторических времен.
Но для нас с вами значение имеет лишь заголовок:
Карл-Гейнц Якобс. Лес. (Перевод К. Старцева)[15]
Карл-Гейнц Якобс.
Лес.
1
1В первую же неделю мастер, пинками разбудив Карла Чуббе, парня, обладавшего медвежьей силой и кротким нравом, спровоцировал драку. Мы прозвали Карла Чуббе Пращуром из-за густой, отливавшей золотом бороды, которая обрамляла его круглое, румяное, улыбающееся лицо; шея, грудь и живот Карла также были покрыты густой растительностью. А нрава он был на редкость добродушного. Но в то утро, когда в барак ворвался мастер и, рыча как помешанный, стал будить спящего пинками, Карл, еще полусонный, вскочил и двумя ударами сбил с ног крикуна. В тот же день мастера убрали со стройки за «непригодность и антигуманный образ мыслей и действий». Мы и к новому мастеру относились с недоверием, пока не убедились, что он превосходный товарищ. За ним мы были готовы идти в огонь и воду.