Гаманец подошел к женщине совсем близко. И тут же отстранился. От женщины пахло табаком и утренними кислыми щами.

– Что происходит, Фаечка?

Мосина смотрела в глаза начальнику спокойно и твердо.

– Хватит, попользовался.

Ах, вот оно что! Решила соскочить.

– А жить тебе не надоело? – мягко спросил Гаманец.

– Надоело, – резко отвечала Фая.

– Ну и в чем дело? Действуй! Кто тебе мешает?

– Попробую сначала так, без эксцессов.

– Угрожаешь?

– Предупреждаю.

– Ладно, иди. Подумай еще.

Мосина в дверях обернулась:

– Ты меня знаешь. Между нами все кончено.

На утренней планерке Гаманец доложил о результатах обыска в первом отряде. Сообщил, что у него есть оперативные данные, подтверждающие, что Мосина и Агеева воруют ткань на швейной фабрике, а потом обменивают его у лагерных барыг на чай и теофедрин. Для проведения следствия необходимо посадить обеих в штрафной изолятор минимум на семь суток. Такого же срока заслуживает и Каткова за систематическое нарушение формы одежды.

– Отстал бы ты от нее, – сказала Ставская.

– А что ты так за нее переживаешь? – вскинулся Гаманец.

– Я за всех переживаю. И на Мосину с Агеевой у тебя одни только сигналы. Не из космоса сигналят? Я понимаю, подозрительность – хлеб твой, но надо же меру знать.

– Подозрительность – добродетель каждого, кто работает в нашей системе, – назидательно произнес Гаманец. – И вообще, здоровое недоверие – хорошая основа для совместной работы. Это еще Сталин говорил.

– Я, конечно, понимаю, – ядовито заметила Ставская, – каждый должен показывать, что не зря деньги получает. Но не до такой же степени.