— Это музыкальная шкатулка, — рассказывала Марья Семеновна. — Музыкальные диски хранились в доме казака Онуфрия Янова, впоследствии расказаченного, и купца Прокофия Жвакина, впоследствии раскупеченного. Музыкальные ящики Янова и Жвакина были сломаны во время революции, и диски негде было прослушать. Дети делали из них мишени для луков, и большинство дисков погибло. Уцелел один, завалявшийся на чердаке и содержавший вальс «Амурские волны». Музыкальный ящик случайно уцелел в хозяйстве трактирщика Прушкина, впоследствии растрактиренного. Его починил кустарь Зобов, впоследствии раскустаренный. Ящик долго хранился у комиссара Штейнмана, впоследствии комиссованного, а в 1937 году раскомиссаренного окончательно. Создатель нашего музея Борис Павлович Феклыгин, местный учитель, впоследствии разучившийся, обнаружил диск и совместил его с ящиком, потому что диск без ящика и ящик без диска не представляли никакого интереса. Да, в сущности, вся страна у нас состоит из дисков без ящика и ящиков без диска, и они вечно враждуют, вместо чтобы объединиться и произвести дивную музыку. (Это уже я говорю, а не она). Сейчас вы ее услышите.

Она поставила диск на ящик, накрутила ручку, пружина стала раскручиваться, диск завращался, задевая прорезями за шипы, и хрипловатые колокольчики заиграли вальс «Амурские волны». Аша выглянула в окно. Воды Энки, а может, какие-то другие воды уже поднялись до окна провинциального музея. Вода проступала сквозь крашеные доски пола. По воде бежали мелкие амурские волны: амур означает любовь, и вода как бы слегка трепетала от любви к заполняемому ею городу.

— Благодарю вас за внимание, — сказала Марья Семеновна, поправляя очки. — Теперь мы продолжим нашу экскурсию по городу, надо только взять лодку.

Она быстро надула с помощью насоса небольшую резиновую лодку, открыла окно, причем вода хлынула в дом; директриса забралась в плавсредство и помогла разместиться там губернатору с Ашей.

— Внизу под нами вы видите улицу Семеновскую и дом купца Кузина, пожертвовавшего три тысячи на создание городской библиотеки, — говорила Марья Семеновна, деловито гребя, лавируя меж постепенно скрывавшимися домами и возвышавшимися над водой храмами. — Вот эта удивительная церковь Николая Угодника казалась мне в детстве очень высокой, как бы длинношеей, и я называла ее «балерина». А вот эта удивительная церковь Параскевы Пятницы казалась мне кругловатой и приземистой, и я называла ее «бабушка». У нас был очень хороший город. Приносим вам свои извинения за то, что вы знакомитесь с ним в ситуации временных неудобств.