— До чего же досадно, что Коффель не учился!.. До чего же досадно!

И кумушки в наших краях считали его всезнающим.

Но все это не было большим подспорьем в его хозяйстве, и главным образом он пробавлялся тем, что осенью ходил рубить капусту, неся на спине ящик для инструментов в форме заплечной корзины, и кричал из двери в дверь:

— Эй, рубить капусту!

Вот как вознаграждаются великие умы!

Коффель появлялся у нас в доме немного погодя — низенький, черноволосый, чернобородый. Кончик носа у него заострен наподобие клюва чирка, руки засунуты в карманы короткой куртки, вязаный колпак сдвинут на затылок, так что кончик болтается между лопатками, штаны и толстые голубые чулки, измазанные густым клеем, топорщатся на сухопарых ногах, тонких, как проволока, а стоптанные башмаки кое-где прорезаны — чтобы не давило на мозоли. Он всегда приходит вслед за Кротоловом, приближается мелкими шажками и произносит с важным видом:

— Приятного аппетита, господин доктор!

— Не угодно ли закусить? — спрашивает дядя.

— Очень вам благодарен. Мы уже поужинали салатом — это мое любимое блюдо.

Затем Коффель усаживается за печкой и сидит не шелохнувшись, пока дядюшка не произнесет:

— Ну-ка, Лизбета, зажги свечу и убери со стола.

Тут дядюшка, в свою очередь, набивал трубку и подсаживался к печке. Заводили беседу о дожде и погожих днях, о сборе урожая и о всякой всячине. Кротолов говорил о том, сколько поставил ловушек за день, как отвел воду от луга во время грозы или сколько достал меда из ульев. Пчелы, должно быть, скоро отроятся — уже строят рой. Кротолов заранее готовит корзины для молодняка.

Коффель же вечно что-нибудь придумывал. Он говорил о своем изобретении — о часах без гирь. Как пробьет полдень, на них будут появляться двенадцать апостолов, а петух будет петь и смерть — махать своей косой. Или толкует о самоходном плуге с часовым заводом и о всяких других чудесных изобретениях.

Дядюшка слушал с серьезным видом и кивал головой в знак одобрения, размышляя о своих больных.

Летом соседки, сидя на каменных скамьях перед открытыми окнами, вели с Лизбетой долгие разговоры про домашние дела: одна за прошлую зиму напряла столько-то локтей холста, у другой куры снесли столько-то яиц за день.

А я, пользуясь удобным случаем, убегал в кузницу Клипфеля. Она стояла у околицы, и ночью еще издали был виден огонь в горне.

Ганс Аден, Франц Сепель и целая ватага мальчишек уже были там. Мы смотрели, как искры молнией вылетают из-под молота; мы свистели под шум наковальни. Если кузнецу случалось подковывать старую клячу, мы помогали ему, держа на весу ее ногу. Мальчишки повзрослее пробовали курить ореховые листья — курево выворачивало им наизнанку все нутро. Другие мальчишки хвалились тем, что по воскресеньям ходят на танцы, — ведь им уже было по пятнадцати-шестнадцати лет. Сдвинув шапки набекрень и заложив руки в карманы, они с независимым видом курили.