На мой взгляд, такова суть предложенного Тернером (Turner 1969) различия между организованной структурой и общиной; мы говорили об этом различии в главе 2. Человеческие общества обретают структуру по-разному, и при этом в них часто возникает множество социальных страт. Но за всеми этими способами стоит сильное нравственное чувство, призывающее к тому, что общество должно работать на благо всех своих членов, от высших до низших. В этом духе общности мне видится стремление охотников-собирателей работать на общее благо – но при этом всегда бдительно следить за тем, не начнут ли одни члены общины эксплуатировать других. В малых группах дух общности приводит к появлению эгалитарных обществ, в которых отсутствуют предводители. В более крупных группах, которые должны видоизмениться, чтобы действовать адаптивно, дух общности служит своего рода этическим якорем. Крупное общество устойчиво именно в той степени, в какой его структура соответствует этому духу. Если достичь этого не удается – а так случается очень часто, поскольку в обществе многие поддаются соблазну получить выгоду за счет других – то все, кто составляет данное общество, утрачивают приверженность и направляют силы на разрушение того, что поддерживали прежде. Медленно, рывками, часто возвращаясь обратно, социальные структуры – совершенно не предназначенные к тому, чтобы идти вперед – тем не менее развиваются, что, в общем-то, работает на общее благо. У здорового общества есть одна важная особенность: двунаправленный контроль. В крупных обществах за координацию действий отвечают предводители и другие наделенные властью лица, но их тоже следует контролировать, чтобы они не злоупотребляли властью. По мнению Бёма (Boehm 1999), антрополога, имеющего высочайший авторитет в разработке концепции охраняемого эгалитаризма, даже самые влиятельные вожди традиционных обществ в конечном итоге были подотчетны перед своими «подданными».

В моей книге я попытался показать, как теория врожденной психологии может оживить изучение религии – и как именно она способна прояснить, а не отвергнуть, ключевую роль культуры. Эту же теорию в наше время можно применить к любой человеческой социальной организации. Как пример, военизированные группы имеют сильный фактор двунаправленного контроля, скрытого за их проявленной иерархической структурой. Армейские командиры заслуживают уважение своих «последователей», принимая мудрые решения и особенно разделяя те риски, каким подвергают других. Офицеры ведут солдат в бой, а не гонят, подобно стаду, – и на то есть причина[63]. Командир, потеряв уважение подчиненных, рискует получить пулю в спину. Ричерсон и Бойд (Richerson and Boyd 1999) объясняют различие в боеспособности американских, немецких и советских войск во время Второй мировой войны на основе тех же эволюционистских принципов, которые я использовал для объяснения религии[64]. В качестве другого примера могу сослаться на таких экономистов, как Боулз и Джинтис (Bowles and Gintis 1998). Они начали изучать то, как охраняемый эгалитаризм и психология, скрытая в его сути, влияют на экономическую теорию. Возможно, настанет день, и концепция Человека экономического уступит место более точному и научно обоснованному представлению о человеческой природе. И есть все основания включить религию в этот зарождающийся синтез наравне с другими современными формами социальной организации, а не заключать ее в кокон определений, оставляющих ее в стороне.