От автора

Незабываемой землячке моей,

Наташе Осокиной, посвящается

Предвижу суровые упреки моих будущих критиков, что все это уже было в литературе. Редко кто принимающийся писать о Сибири обходится без экзотики, без всенепременнейшего медведя или, на худой конец, браконьера, примелькавшаяся фигура которого так и шныряет по страницам начинающих и уже маститых, – доверчивый читатель может проникнуться мыслью, что браконьерство Сибири присуще искони, как неотъемлемая черта сибирского быта. А бедный медведь! Сколько о нем уже писано-переписано! Знать бы косолапому, сколько неуверенных перьев отточено о его шкуру, может, возгордился бы, перестал сосать некалорийную лапу и востребовал свою долю гонораров, чтобы, подобно начинающим литераторам, не питаться за счет одних только подкожных накоплений. Однако где ему, толстопятому. У мишки – ума с шишку. Иначе не вышел бы он из тайги, еще не стряхнув зимний сон, в частый кустарник на осиновой гриве промеж Лебяжьего озера и протоки Варгас.

Стоп! Что это я? Хотел порассуждать по поводу литературной сибирятины, а уж и сам качусь по накатанной дорожке. Славно, видно, она приглажена, если стоит взяться за перо, и уж понесло по знакомой стежке: тайга, медведи, первопроходцы-нефтяники, покорители природы. На испытанном этом поприще множество авторов искали лавров сибирского Джека Лондона – с переменным, а больше временным успехом. Да не падут на мою голову подозрения, что самому мне не дают покоя эти лавры.

Какие лавры! До них ли теперь? Боль в сердце невысказанная не дает покоя, густеет тромбами, стучит давлением в висках и затылке. Это не находит выхода обида за растоптанную и истерзанную первопроходимцами-покорителями легкоранимую землю мою. И сейчас, читая ежемесячные сводки о сотнях тонн вылитой в реки нефти, загубленных кедровниках, вытоптанных ягельниках и тысячах гектаров сожженной тайги, не могу отвязаться от назойливой мысли: что же мы нашим детям оставим? Не наплюют ли они на могилы отцов, как на могилы врагов своих, сделавших из первозданной природы «среду обитания». Не жизни, представьте, а так себе, обитания. Не всякий сибирский житель способен в обитателя переделаться. Не затем уходили за Урал, на вольные земли, в поисках настоящей жизни самые смелые и предприимчивые, веселые и работящие, чтобы через несколько поколений превратиться в жалких обитателей. Нет, не затем, но превращаются постепенно. Множество тому причин, и не сыскать виновных в том, что исчезают реликты древнего российского племени, коренные сибиряки. Куда исчезают присущие моим землякам доброта и открытость, нежное бережение нелегким трудом предков добытых приволий, самой природой предназначенных для сохранения в телесном и духовном здравии рода человеческого, тех благодатных мест, что называются тайгой и тундрой, болотом и степью – одним словом, Сибирью?