— Он что, был педик? В смысле, гей?

— Не думаю. Но он всегда старался производить на халдеев как можно более двусмысленное впечатление…

Коридор, где мы шли, был обшит дубом. Свет в него падал сквозь оконные витражи с изображениями средневековых кавалеров и дам, гарцующих в окружении зверей и птиц возле высоких городских стен. Между витражами висели картины, похожие на иллюстрации к рыцарским романам. Я заметил вазы со свежими цветами, стоящие в нишах стены.

— Кто здесь живет? — спросил я.

— Никто. Но все поддерживается в том же самом виде, как было при графе.

Она остановилась около дубовой двери с особо искусной резьбой, изображающей птиц в кроне большого дерева.

— Здесь личные покои графа, — сказала она. — Теперь слушай. После того, как мы пройдем через эту дверь, шутки кончатся. Если ты хочешь выйти назад, делай в точности то, что я тебе скажу. Сразу, не раздумывая. Понял?

Мне стало тревожно.

— Ты же говорила, что мне понравится, — сказал я.

Она улыбнулась.

— Понравится. Но не факт, что ты при этом останешься жив.

После этих слов я, наверно, повернул бы назад — будь у меня уверенность, что я отыщу путь. Но ее не было. Я мог забраться в шахту со скобами. Но вряд ли я сумел бы найти в глубоком темном колодце первую дверцу, которую так непредусмотрительно закрыл.

— Подожди-подожди, — сказал я. — Так не пойдет. Сначала объясни, что там будет. И почему я должен тебя слушать.

— Там будет много всего, — ответила Софи. — А слушать меня ты должен потому, что тебе придется изображать графа.

— Мне? Перед кем?

— Перед его машиной соблазна.

Видимо, выражение моего лица произвело на нее плохое впечатление. Она нахмурилась.

— Нет, — сказала она. — Изображать графа ты не сможешь. Изображать графа буду я.

— А я?

— Ты будешь… — она секунду подбирала слова, — изображать девушку из бедной, но приличной семьи, которую граф угостил ужином, незаметно укусил в шею и привез домой, потому что бедняжке негде ночевать.