Здесь мы снова сознаем, что необходимо научное и полное знакомство с природой для того, чтобы понять этого великого художника. То, что невежественному зрителю покажется почти неестественным и бесцельным смешением паров, то для сведущего человека есть такое полное и совершенное выражение характера этой местности, какого никаким другим путем не могут дать средства искусства.

В Маяке Long Ships, в Land’s End, мы видим облака в сумерки без дождя; они окутывают береговые скалы, но не скрывают ничего; все контуры видны сквозь их мрак; и не только контуры, что не трудно сделать, но и поверхность.

§ 15. Рисунок прозрачного пара в Land’s End

§ 15. Рисунок прозрачного пара в Land’s End

Выступы скалистого берега шаг за шагом приближаются к зрителю; вы видите их все яснее и яснее по мере того, как они освобождаются от облачного одеяния, не потому, что края становятся все более и более определенными, а потому что поверхность все более освобождается от пелены. Мы имеем, таким образом, изображение не просто прозрачного покрывала, а плотного облачного тела, причем резко обозначен и чувствуется каждый дюйм увеличившегося отдаления его. Но всего удивительнее в картине — это интенсивность мрака, которая достигается в чистом, теплом сером цвете без малейшей примеси черноты или синевы. Этот мрак зависит скорее от того, что выражена колоссальная величина расстояния и глубины, чем от интенсивности самой краски; этот мрак является отдаленным вследствие реальности изображения, причем не примешивается ни одной частицы синевы; он темен вследствие реальности своей материи без всяких штрихов черноты; вдобавок ко всему этому он не является бесформенным, он полон указаний на характер, он — дик, неправилен, отрывист и лишен определенности; полный бурной энергии, огненный в своей стремительности, он выбрасывает в своем движении кружащиеся клочья порывистого истерзанного пара; они простираются кверху, наподобие рук человека, словно вызывая на бой бурю; образующиеся вследствие этого вихри, в быстром вращении уносясь от скал прямо навстречу приближающемуся мраку, помимо других характерных черт, резко выражают расходившиеся страсти стихий. Это та неуследимая, бессвязная и в то же время вечная форма, та полнота характера, всасываемая всемирной энергией, которые отличают природу и Тернера от их подражателей. Мчать клубы пара впереди ветра, выражать движение или бурную силу однородностью линий и направления — свойственно многим, но выразить свободную страсть, особое мятежное существование каждого клочка истерзанного пара, который мчит и подавляет всесильная буря, заставить нас «присутствовать или двигаться одиноко, среди целого населения, когда бегущие туманы и дождевые пары вызывают образы и призраки из скал и твердой земли, как музыкант вызывает и распространяет звуки из своего инструмента», — это свойственно только природе и Тернеру.