§ 4. Чрезвычайно тонкий характер его правдивости

§ 4. Чрезвычайно тонкий характер его правдивости

существенное превосходство, все, что составляет настоящую и чрезвычайную ценность его произведения, не поддается выражению: истина воплощена в каждой линии и дышит в каждом оттенке, который слишком нежен и превосходен, чтобы допустить какое-нибудь доказательство; удостоверение невозможно, разве только при помощи высшего из свидетелей — острого чувства, приобретенного широким познанием и долгим изучением. Две линии кладутся на холст: одна правильно, другая нет. В них нет разницы, которую бы мог оценить циркуль, нет разницы, на которую можно указать, если не видеть ее. Одно лицо ощущает ее, другое нет; a ощущение или зрение одного никакими словами не может быть сообщено другому: это ощущение и способность видеть — награда за годы труда. Нет испытания для нашего знакомства с природой, которое было бы так полно и безошибочно, как степень восхищения, которую мы чувствуем при виде произведений Тернера. Насколько мы мелки в наших познаниях, вульгарны в наших чувствованиях и узки в наших взглядах на основные принципы, настолько же произведения этого художника будут для нас камнями преткновения и нелепостью; насколько мы знакомы с природой, постоянны в наших наблюдениях над ней и широки в наших понятиях о ней, настолько же произведения Тернера будут в наших глазах славны и прекрасны. При каждом новом взгляде, который мы обретаем на творения Бога, при каждой новой мысли, которую мы воспринимаем от Его творения, мы найдем в произведениях Тернера нового толкователя нового путеводителя к чему-нибудь такому, чего мы раньше не понимали. Если мы будем рыскать по всей Европе от одного берега до другого, то каждая скала, на которую мы ступаем, каждое небо, которое проходит над нашими головами, каждая местная форма растительности или почвы дает нам новую иллюстрацию принципов Тернера, новое подтверждение изображенных им явлений. Мы будем чувствовать, куда бы ни пошли, что он был там до нас; что бы мы ни увидели, он видел это и уловил до нас, — и мы, наконец, прекратим исследование в полной уверенности, что все те вещи Тернера, в которых мы не в состоянии были дать отчета и которые нам все еще не нравятся, имеют свое разумное основание, как и все остальные; даже в том, что ему не удавалось, что вышло ошибочным, есть красота; что такой ошибке никто не в состоянии подражать, ее никто не достоин порицать.

В его уме был заметен постоянный прогресс; он не обошелся, как некоторые художники, без детства;