— Я не хочу просто сделать операцию. Я хочу изучить возможность. И я хочу сделать это задолго до того, как нам покажется, что это необходимо, потому что это нешуточное дело, и я воспринимаю его именно настолько серьезно!

Без свечения экрана в комнате вдруг стало очень темно.

— Я поняла, Пенн. Я правда поняла. Но даже просто думать об этом в данный момент — значит усугублять проблему.

— Каким это образом? Как изучение информации, и получение дополнительной информации, и обдумывание сложных вопросов, имея запас времени, может быть проблемой?

— А так, что у нее есть сомнения… — Рози развела руки в стороны, как делала ее дочь, когда расстраивалась. — Поэтому нам придется жить в этих сомнениях вместе с ней. Она не приняла решения, поэтому и нам придется колебаться. Если она не знает, то мы не можем ей ничего говорить, не можем даже иметь что-то на уме. Эти решения принимать ей.

— И как она может принять это решение, Рози? — голос Пенна дрожал. — Ей десять лет. Она не знает, для чего еще нужны гениталии, кроме мочеиспускания. Она не может принимать решения о сексе, о важности чувствительности, увлажнения, пластичности, репродукции. Она не может представить себе, что подумает сексуальный партнер о том, что у нее в трусах. Мы даже не знаем, будет она геем или натуралом. Она никак не может принимать эти решения. Как ты все время говоришь, ей десять лет. Так что придется сделать это за нее.

— Мы не можем! Не можем. Не нам принимать эти решения. Если она не может принять эти решения сама, придется подождать до тех пор, пока сможет.

— Да не может она ждать! — Пенн с удивлением поймал себя на том, что стиснул ладони перед грудью, не как в молитве, но очень близко к тому. — Чем раньше это будет сделано, тем меньший срок неправильного пубертата она пройдет, тем лучше это сработает, верно? Если будем ждать, пока она решит сама, мы отберем у нее выбор, выжидая слишком долго!

— Пенн, есть причины, по которым подобные операции не делают несовершеннолетним, и только часть из них связаны с физиологией. — «Докторский» тон ей самой казался нечестным приемом, но это было важно. — Она не может дать согласие прямо сейчас. Она должна давать согласие перед такими процедурами. Так что ей придется ждать. Как и тебе.

— Это наша работа как родителей, Рози. Ты не говорила, что мы не можем удалить Ру зубы мудрости, потому что он несовершеннолетний. Ты не говорила, что Бену нельзя прокалывать ухо, потому что ему всего пятнадцать. Как родители мы принимаем в год тысячу решений с изменяющими жизнь результатами, решения, чьи последствия наши дети никак не могут осмыслить. Это наша работа. Это и есть воспитание. Мы решили пересечь всю страну, опираясь на какие-то безумные вычисления, из которых следовало, что бóльшая безопасность Поппи перевешивает большее недовольство Ру, потому что Бен, возможно, будет счастливее, а Орион с Ригелем как-нибудь да переживут. Мы понятия не имели, сработает ли это. Мы понятия не имели, лучшее ли это решение. Мы искали информацию. Думали об этом. Обсуждали. И предприняли наилучшую попытку с той информацией, которая у нас была, и приняли решение за наших детей, чьи жизни таким образом навсегда изменили!