«Из тесной прихожей, – пишет Скребков, – мы прошли в переднюю. В ней были стол и диван грубоватой работы, видимо, какого‑нибудь столяра‑самоучки. Нет никаких предметов, показывающих, что здесь живет автор памятника Пушкину и ряда других художественных произведений. Опекушин – старик высокого роста, украшен сединами. Длинные волосы зачесаны назад, крутой лоб, до половины груди – серебристая борода. Одет он в заплатанную по всем направлениям разными нитками суконную пару. Был вечер. Горел тусклый огонь…»
Как вспоминал позднее собеседник Опекушина, скульптор долго рассказывал о своей учебе, работах, особенно над памятником Пушкину. Говорил он с волнением, удовольствием, радостью: словно соскучился по искреннему и почтительному вниманию, с которым его слушали раньше. Старался выговориться и выложить все, о чем передумал за эти годы.
Журналист со слов Опекушина записал рассказанную им автобиографию. Затем скульптор подписал эти тетрадные листки – они и по сей день хранятся в фонде А.М. Опекушина в Российской государственной библиотеке. Это единственный на сегодня источник достоверных сведений о ваятеле, создавшем подлинно талантливые работы, не идущие ни в какое сравнение с теми бронзово‑каменными истуканами, заполонившими столицу уже в последующее время.
«Нет пророка в своем отечестве», – любим мы повторять. Созданный Опекушиным бронзовый образ поэта опровергает это утверждение. С тех пор, когда был поставлен памятник Пушкину, он неизменно вдохновляет писателей и художников на создание произведений, посвященных этой скульптуре, что опять же говорит об исключительной незаурядности работы Опекушина.
«Мрачная мысль – гиганта поставить среди цепей. Ибо стоит Пушкин среди цепей, окружен («огражден») его пьедестал камнями и цепями: камень – цепь, камень – цепь, камень – цепь, все вместе – круг. Круг Николаевских рук, никогда не обнявших поэта, никогда и не выпустивших. Круг, начавшийся словом: «Ты теперь не прежний, Пушкин, ты – мой Пушкин» и разомкнувшийся только дантесовым выстрелом.
На этих цепях я, со всей детской Москвой прошлой, сущей, будущей, качалась – не подозревая, на чем. Это были очень низкие качели, очень твердые, очень железные. – «Ампир»? – Ампир. – Empire – Николая I‑го Империя, Но с цепями и с камнями – чудный памятник. Памятник свободе – неволе – стихии – судьбе – и конечной победе гения: Пушкину, восставшему из цепей». Так писала о памятнике Марина Цветаева в очерке «Мой Пушкин».
Не мог не откликнуться и Сергей Есенин, чье имя мы уже встречали в истории площади, «Пушкину» (1924 г.):