Третий товарищ, в военной гимнастерке, блондин, сказал о том, что при нынешней технике этот памятник перевезут легко. А здесь, на его месте, как на Цветном бульваре, устроят клумбы, поставят фонари, сделают ступеньки и т. д.

Четвертый старичок, в очках, отметил то, что перевозить памятник, как дома перевозили, нельзя, он развалится, ибо у него нет опоры внутри, как у домов. Его нужно перетаскивать частями.

Вместе с этим находятся и такие люди, которые резко возражают, что памятник хотят переставить на площадь. Они за то, чтобы он стоял на старом месте.

Одна старушка, все лицо ее в морщинах, сказала: «Не нужно переносить памятник на площадь. Он стоит здесь уже более полсотни лет. Рабочие против этого перетаскивания памятника. На это будут израсходованы миллионы рублей, которые падут на плечи трудящихся в виде дополнительных налогов. Информация Свердловского РК ВКП(б)» (Центральный архив общественно‑политической истории Москвы).

В ночь с 13 на 14 августа 1950 г. памятник (70 тонн) приподняли на четырех гидравлических домкратах и на специальных тележках отправили с Тверского бульвара в дальнюю дорогу (120 метров) на Пушкинскую площадь. Ночь – вполне обычное время суток для совершения всяких беззаконий и вероломств. Занимался переездом все тот же трест по передвижке и разборке зданий, что участвовал в довоенном разрушении Страстной площади. К раннему утру все было кончено.

Инициаторы переноса памятника не читали, видимо, очерк Марины Цветаевой «Мой Пушкин», в котором она так искренно и нежно объяснилась ему в любви:

«Памятник Пушкина был не памятник Пушкина (родительный падеж), а просто Памятник‑Пушкина, в одно слово, с одинаково непонятными и порознь не существующими понятиями памятника и Пушкина. То, что вечно, под дождем и под снегом, – о, как я вижу эти нагруженные снегом плечи, всеми российскими снегами нагруженные и осиленные африканские плечи! – плечами в зарю или в метель, прихожу я или ухожу, убегаю или добегаю, стоит с вечной шляпой в руке, называется «Памятник Пушкина».

Памятник Пушкина был и моя первая пространственная мера: от Никитских ворот до памятника Пушкина – верста, та самая вечная пушкинская верста, верста «Бесов», верста «Зимней дороги», верста всей пушкинской жизни и наших детских хрестоматий, полосатая и торчащая, непонятная и принятая.

Памятник Пушкина был – обиход, такое же действующее лицо детской жизни, как рояль или за окном городовой Игнатьев, – кстати, стоявший почти так же непреложно, только не так высоко, – памятник Пушкина был одна из двух (третьей не было), ежедневных неизбежных прогулок – на Патриаршие пруды – или к Памятник‑Пушкину.