— Велю тебе, собака, я твой господин!

— Чего? Какой ты мне господин, понаедут тут…

— А вот по загривку?

— Ох, подчиняюсь, мой повелитель, сейчас, только рыбку доем…

Бросаю вонючий кусок в водоем. Пусть рыба плавает. Собака порывается прыгнуть в воду, но даже в крымском декабре это будет холодно, и она делает несколько неловких прыжков вдоль берега, проводив полет рыбы тоскливым взглядом. Жизнь потеряна. Солнце сгорело. К чему это все?

Смотрит на меня с какой-то даже жалостью.

— Ну ты дура-а-ак…

Сам нахожу палку. Кидаю.

— Сам беги за своей палкой, я тебе что, дебилка, что ли… Скумбрию выбросить! Скумбрию!

— Знаешь что, будешь дуться, тогда пошли домой.

Пристегиваю поводок к ошейнику.

— Не умеешь себя вести, сиди во дворе.

— Не-е-ет! Ай-ай! Я больше не буду!

Тяну волка, смотрящего в лес, в сторону частных домов. Однако собака и тут как ребенок — столкнувшись с неизбежностью, утешается быстро. Травка — пахнет! Листья — шуршат! Нюхаю что хочу! И писаю где угодно!

Вернувшись, долго сижу во дворе, глажу теплые собачьи уши, пахнущие мокрым лесом, зверем и копченой рыбой недельной давности. Собака тоже гладит шелковой головой мои ладони. И чувствую, как в душу возвращаются тепло, покой и чувство, что все начинается…

Лучше собак — только люди. Некоторые.

* * *

Вернулись, вскоре в дом зашел папа, сказал: «О, приехал, привет!»

Мы обнялись, последний раз виделись год назад, а теперь вот я вернулся. Ну, потому что так надо.

Отмечаю про себя, что отец за этот год сильно сдал. Он все еще упрямо ходит на работу, на полставки, но с бытом справляется все хуже. С уборщицами папа ссорится, они у него изюм воруют, а нанять сиделку — не доверю я отца никому. Да и потом, они тоже стопудово изюм любят.