– Боишься? – подсказывает Аксель.

– Все, что у меня есть, – незавершенные работы! То, что произошло с мамой… выбило меня из колеи.

– Так почему ты все еще разговариваешь по телефону? Садись и рисуй.

Я снова вздыхаю.

– Ладно, ладно.

– Поговорим, когда поработаешь достаточно, чтобы заслужить перерыв.

– Уф-ф-ф. – Я плюхаюсь на диван и принимаю горизонтальное положение. – Я хотя бы знаю, что нужно делать.

– Что? – спрашивает он, хотя по его голосу ясно: он знает, что я отвечу.

– Нужно начать использовать цвета.

Я слышу, как он улыбается.

– Да, да, именно так.

107

107

Папа настоял на том, чтобы оплатить перелет Акселя – в качестве благодарности за то, что он присматривал за Мэймэй. Каро с семьей проводят месяц во Франции, но они приедут в Берлин вчетвером, чтобы встретиться с нами на выставке.

И каким-то образом мне удалось закончить портфолио – серию работ, которой, мне кажется, мама бы гордилась.

Мы втроем занимаем в самолете целый ряд: папа у прохода, Аксель – в центре, а я – у иллюминатора.

Я думаю о рисунках, аккуратно уложенных на полку для ручной клади в специальной папке. Двадцать два часа до открытия выставки. Самолет под углом поднимается в небо и несется сквозь воздух; сила давления вжимает нас в спинки кресел. Я беру Акселя за руку и поворачиваю лицо к иллюминатору. Под нами съеживается земля. Машины – сначала как игрушечные, потом – как муравьи, а затем и вовсе исчезают.

Мимо проносятся хлопковые клочки облаков. Мы прорезаем путь через их слои. Самолет выравнивается, и мы попадаем в невероятно яркое пространство синего.

Самолет заваливается то в одну, то в другую сторону, и я борюсь с силой гравитации, вжимаясь лицом в стекло иллюминатора. Я успеваю заметить облака внизу и уголок тени нашего самолета – по форме напоминающий птицу.