Подобная задача может показаться чересчур сложной, но не я один верю, что это возможно. Многие мои коллеги высказывали подобные аргументы в пользу единства знаний (или «непротиворечивости»[477]) между гуманитарными дисциплинами, психологией и науками о мозге. Лингвист Ноам Хомский одним из первых обозначил границы культурного релятивизма:

[Согласно общепринятой точке зрения], именно богатство и специфичность инстинктов животных объясняют их прекрасные достижения в одних областях и отсутствие способностей в других, в то время как люди, лишенные столь выраженной инстинктивной структуры, вольны мыслить, говорить, совершать открытия и познавать мир без всяких ограничений. И сама логика проблемы, и то, что мы сейчас только-только начинаем ее понимать, наводят на мысль, что это некорректный способ определять положение человека в животном мире[478].

[Согласно общепринятой точке зрения], именно богатство и специфичность инстинктов животных объясняют их прекрасные достижения в одних областях и отсутствие способностей в других, в то время как люди, лишенные столь выраженной инстинктивной структуры, вольны мыслить, говорить, совершать открытия и познавать мир без всяких ограничений. И сама логика проблемы, и то, что мы сейчас только-только начинаем ее понимать, наводят на мысль, что это некорректный способ определять положение человека в животном мире[478].

За несколько лет до этого, в 1974 году, французский антрополог Дэн Спербер заметил, что «накопленные этнографические данные свидетельствуют не столько в пользу неопределенной изменчивости, сколько в пользу чрезвычайно искусных вариаций в пределах, казалось бы, произвольно ограниченного множества»[479]. Гипотеза о том, что культурное многообразие скрывает определенный набор универсальных ментальных структур, впервые была выдвинута основателем структурной антропологии Клодом Леви-Строссом. В последнее время его теорию в значительной степени подтвердили исследования когнитивного антрополога Дональда Брауна. В своей книге «Human Universals»[480] Браун приводит список из 400 признаков, общих для всех культур. Эти универсальные черты варьируются от использования цветовых и числовых терминов до территориальности, мимики, музыкального творчества, игр, правовых систем и многого другого.

Каковы же истоки этих основополагающих культурных особенностей? Спербер считает, что они происходят из фундаментально модульной структуры человеческого сознания[481]. Развивая гипотезу Джерри Фодора[482], Спербер рассматривает сознание как совокупность специализированных «модулей», возникших в ответ на необходимость развития определенной сферы компетенции. По его мнению, каждый модуль начинает свое существование с узкой области применения, которая ограничена ситуацией, спровоцировавшей его эволюцию. Эта зона, однако, может расширяться и охватывать более широкий диапазон входных данных, тем самым оставляя место для культурного изобретения совершенно новых триггерных стимулов.