– Этот Лисид, видно, – дитя, – примолвил я; заключаю из того, что слышимого мною имени я не знал.
– Да, имя Лисида как-то еще не очень произносят, – сказал он, – его называют пока по отцу, который весьма известен. Посему я хорошо знаю, что это лицо никак не может быть тебе незнакомо; уже по одному этому ты должен его знать.
– Да скажи мне, – спросил я, – чей он сын?
Дитя – здесь: еще никак не заявивший о себе в обществе.
– Старший сын Димократа Эксонского, – отвечал он.
– Хорошо, Гиппотал, – сказал я, – ты нашел любовь благородную и во всех отношениях превосходную. Ну, покажи же ее и мне, как показываешь этим, чтобы я знал, разумеешь ли ты, что должен говорить любящий о любимом самому любимцу и другим.
– Но разве из того, что этот толкует, какое-нибудь слово имеет вес? – сказал он.
– Неужели же ты отрекаешься от той любви, о которой этот говорит? – спросил я.
– Нет, – отвечал он, – но я не пишу ни стихов, ни прозы о любви.
– Он не здоров, – примолвил Ктисипп, – он в бреду, в помешательстве.
Проза – вероятно, дневник или переписка с сохранением копий писем, вряд ли речь идет о похвальных речах в честь друга. Помешательство (греч. «мания») – первоначально, вероятно, состояние транса, значение навязчивой идеи – более позднее. Но здесь игра обоими значениями: помешательство на одном человеке вызвано трансом, аффектом, который невозможно скрыть просто потому, что резко изменилось поведение человека, так что даже с трудом поверят, что он не забросил все ради стихов и прозы.
– Мне нужно слышать, Гиппотал, не что-нибудь метрическое и не песнь, – сказал я, – если ты творил ради юноши, а мысли, чтобы знать твои к нему отношения.
– Вероятно, он скажет тебе, – отвечал Гиппотал, – ибо твердо знает и помнит, когда этим я, как говорит, прожужжал ему уши.