…Понятно? – спрашивал время от времени отчим.

Я кивал. Эксцентрик был клоун, это я знал из передачи по радио. Шпильками мама закалывала волосы. Принципиальная означало способность скандалить на кухне до последнего. Оставалось всё это совместить. Одноврéменно, слушая и кивая и глядя на быстро бегающий по листу карандаш, я занимался очень нелёгкой работой: я приспосабливал огромный и неуклюжий снегоуборщик к нарядным, покрытым ковровой дорожкой коридорам подводной лодки «Пионер». Мне это почти удалось. Непонятной была только самая малость.

– …Ясно? – весело и горделиво спросил отчим.

Я кивнул.

– Ну вот, – сказал отчим, великодушно подталкивая мне листки.

– А Щербинá? – грубым голосом сказал я.

– Какая щербинá? – по инерции улыбаясь, спросил отчим.

– Щербинá, – упрямо сказал я.

Черты лица отчима неудержимо куда-то повлеклись, и запоздавшая улыбка начала отдавать гадливостью.

– Какая щербинá? – нехорошим голосом сказал он.

По всему, мне пора было тихо забирать листочки с принципиальной схемой и тихо, пригнувшись, отваливать…

– Уборщик Щербинá! – сказал я.

Гадливость уже преобладала в лице отчима. Ему было жалко себя, вынужденного тратить на меня свою стройную жизнь.

– Щербинá? – с издёвкой спросил он.

– Щербинá! – угрюмо и приготовляясь к битью, сказал я.

– …, – сказал отчим, вскакивая и отталкивая от себя деревянное кресло. – Ка-ка-я щербинá?

– Уборщик Щербинá! – тупо, с ненавистью сказал я.