Тарас был бобылем, не имел земельного надела и за ним не числилось недоимки, но во время сбора налога он сказал что-то против начальства и был жестоко наказан. (Он послужил прототипом деда Игнатия в рассказе «Слово поэта».)

Вместе с полицейскими в марийские деревни приходили попы-миссионеры, стремившиеся обратить язычников-марийцев в христианство. А. И. Герцен в книге «Былое и думы» описывает, как некий священник Курбановский при помощи команды вооруженных солдат насильно окрестил марийцев нескольких деревень Сернурской волости. В числе их была и наша деревня.

Тогда был окрещен мой прадед Ба́са, мариец из рода Эшты́мов. При крещении поп дал ему христианское имя Иван, а языческое имя, происходящее от тюркского слова «бас» — «голова», стало его фамилией. Но чиновники, не разбиравшиеся в значении языческих имен, сочли, что «Баса» происходит от русского имени Вася, и в официальных документах записали его Васиным.

Отцу моему — Кириллу Васину с малых лет пришлось испытать немало жизненных невзгод. Семи лет он остался сиротой. Отец с детства тянулся к знаниям, но вместо школы очутился мальчиком на побегушках в сушечной купца Соломина в селе Кукарке, потом батрачил в родной деревне. А когда началась гражданская война, семнадцатилетним пареньком вступил в партию, ушел в ряды Красной Армии, отважно сражался с бело-бандитами и дезертирами, командовал продотрядом, был ротным политруком, чекистом.

Еще задолго до моего рождения, в суровом и голодном двадцать первом году, вернувшись домой из армии, отец первым делом расщепал на лучину иконы и передний угол украсил творением заезжего художника — портретом, изображавшим гоголевского Тараса Бульбу. Односельчане, заходя в наш дом, долго дивились на лихого запорожского казака, державшего в одной руке кремневое ружье, а в другой знаменитую люльку и голубой кисет. Бывало и так: мужики принимали Тараса Бульбу за икону — крестились на него, отвешивали поклоны.

Расправившись с христианским богом, отец вместе с друзьями вышел рубить марийскую священную рощу, веками служившую местом языческих молений. Людей, осмелившихся рушить Старое, сельские кулаки и их подголоски называли антихристами, смутьянами, угрожали расправой.

Отец вскоре стал избачом и организатором артели взаимной помощи в деревне. Слова «кооперация», «Крестьянская газета», «партячейка» звучали у нас дома привычно, по-родному.

Мне помнится один день зимой 1929 года.

На улице бушевал буран.

Поглядишь в застывшее окно: не видать ни неба, покрытого серыми облаками, ни поля, где стоит одинокая сосна, — снежная пурга все заслонила. Вихри разбушевавшегося снега, словно сказочные белые кони, мчатся вдоль по улице. Пушистые сугробы растут прямо на глазах и тяжелой громадой наваливаются на тощие заборы из жердей.