Робеспьер разделял, и все еще разделяет сегодня, общественное пространство. Есть те, кто за, есть те, кто против. Если послушать Жана-Люка Меланшона, убежденного, что уравнительная работа Революции "не окончена": он определяет Робеспьера как "пример и источник воодушевления". Или послушать Жана-Франсуа Копе, упрекающего Франсуа Олланда в стигматизации некоторых категорий французов, как раньше делали революционеры ("Сначала обезглавим, обсудим потом"). За этой игрой отсылок, повторяющейся во французских публичных дебатах, полемика, в ходе которой всплывает имя Робеспьера, регулярно захлестывает СМИ: это "откровения" о лице и здоровье члена Конвента, саркоидоз которого будто бы мешал его решениям; начиная с двухсотлетия Революции, это требование о признании так называемого геноцида вандейцев, одним из организаторов которого он якобы являлся; с 1970-х гг., не без влияния отказа от коммунизма, это осуждение революционного происхождения тоталитаризма XX века... За рамками академических связей, эти споры зачастую обременены живыми политическими проблемами; они возвращают к расколу на правых-левых, однако, они не могут прекратиться. Они подпитываются также вопросами о природе республики, противоположными взглядами на её происхождение, всегда горькими воспоминаниями о таких революционных событиях, как ужасная война в Вандее и Террор.

Но кто такой Робеспьер, чтобы служить знаменем или пугалом, чтобы до сих пор вечно быть или появляться в памяти во Франции, а иногда и за границей, чтобы возбуждать такие страсти? Начиная с XIX века, Шарль Нодье обозначил возможный ответ. В своих "Воспоминаниях", он удивляется, что Наполеона классифицировали как "воплощённую Революцию". Он едва ли высоко ценит генерала, ставшего императором, и тем более члена Конвента: "Бонапарт был просто воплощённым деспотизмом. Воплощённая Революция, это Робеспьер, с его ужасной доброй верой, его наивной готовностью проливать кровь и его совестью, чистой и жестокой". Робеспьер будто бы был "воплощённой Революцией", "человеком, созданным Революцией" (иная формулировка, которую часто используют применительно к Бонапарту) или, для других, "олицетворённым Террором". Он не такая личность, как другие; безусловно, он заметный деятель конца XVIII века, но он также и политический миф, непостоянный, изменчивый, образы которого формируются и живут вдалеке от научных трудов.

Были, есть и будут те, кто за, и те, кто против.

И есть историки. Забавное ремесло и забавные люди, с их методическими сомнениями, их потребностью в доказательствах, их страстью к архивам, их поисками неопубликованного, их беспрестанными вопросами, их осторожностью в анализе и интерпретации... Конечно, занимаясь Робеспьером, они не избежали споров; долгое время их работа испытывала влияние политических вопросов, полемики и предвзятости, которая препятствовала соблюдению необходимой дистанции. Риск, впрочем, ещё существует - возможно ли было бы избежать его полностью? Из всех исторических упражнений, биографическое повествование - это, быть может, самое деликатное и самое субъективное, несмотря на теоретические размышления для обхода подводных камней и установку на достижимые цели. Позиция биографа, его внимательное наблюдение за сюжетом исследования, его стремление воссоздать смысл пройденного пути, стремление к объяснению, не рискуют ли они быть воспринятыми, как труд по оправданию или дискредитации? Тональность книги и её анализ могут этому способствовать. Нет ли оценки также и во взгляде читателя, который воспринимает текст через призму своих убеждений и своих чувств, особенно, когда персонаж неоднозначен?