Тем временем, слух приукрашивается. Мы вновь находим его в прессе, в памфлетах, в личных сочинениях. "Лё Журналь дё Перле" долго обсуждает его, и прибавляет, что Робеспьер часто ездил в дом принцессы де Шиме в Исси, где он готовил свои заговоры и организовывал оргии. Таким образом, это противоречит образу Робеспьера, равнодушного к женщинам, интроверта, которого воспринимали как разрываемого подавленной гомосексуальностью. Обличение Робеспьера-короля обнаруживается в Руане, где появляется пасквиль, озаглавленный "Ужасный заговор, созданный, чтобы привести Робеспьера к королевской власти"; в Париже "Новые и интересные подробности ужасного заговора Робеспьера и его сообщников" заявляют, со своей стороны, что дочь "тирана Капета" надела траур 12 термидора. Также в Париже буржуа Селестен Гитар отмечает в своём личном дневнике, что Робеспьер "хотел провозгласить себя королём в Лионе и в других департаментах, и жениться на дочери Капета". В последующие месяцы, когда обвинение сглаживается, его след всё ещё просвечивает в выражении "правление Робеспьера", которое становится общепринятым.

Циркулируют и два других обвинения. Первое, брошенное у Якобинцев Колло д'Эрбуа и Бийо-Варенном, это обвинение в измене. "Иностранные державы, - уверяют они, - вступили в союз с Робеспьером и хотят вести переговоры только с ним" (11 термидора-29 июля). Некоторые верят в это, и, примерно в конце декабря 1794 г., протокол допроса членов семьи Дюпле содержит странные и повторяющиеся вопросы: Мориса Дюпле спрашивают, не поддерживал ли Робеспьер переписку с испанцами, не принимал ли он регулярно англичан; его племянника Симона, спрашивают, "не приходили ли часто к Робеспьеру англичане и другие иностранцы".

Другое обвинение перекладывает на народного представителя ответственность за судебные репрессии. Когда закон 22 прериаля был отменён (1 августа-14 термидора), именно Робеспьеру приписывают план уничтожения десятков тысяч граждан. С конца августа памфлетисты также упоминают его подручных, "робеспьеровцев" или "робеспьеристов", это "охвостье" Робеспьера, которое вызывает беспокойство. Обвинения скапливаются; в большой список парижская полиция тщательно записывает личности предполагаемых сообщников, имена их разоблачителей, лидеров обвинения и доказательства против обвиняемых. За несколько дней чернеют тридцать девять страниц. Ещё несколько месяцев, и атака достигает некоторых участников 9 термидора: Бийо-Варенна, Колло д'Эрбуа, Барера… Они должны оправдываться в свою очередь. Тем не менее, в памфлетах и на гравюрах Робеспьер в большей степени, чем другие, остаётся кровопийцей, одержимым гильотиной, готовым принести в жертву всех своих современников. Вот он, изображённый выжимающим сердце над чашей, которую он готовится поднести ко рту. Вот он, гильотинировавший палача, который только что опустошил Францию. В 1797 г., на этот раз, его представляют гордо показывающим Смерти закон о подозрительных – разработке которого он всё же чужд – и закон 22 прериаля; другие деятели репрессий сопровождают его в этом похоронном марше (Кутон, Марат, Эбер, Шометт, Фукье-Тенвиль, Карье, Лебон…), но только он один опирается на косу.