Я слушала и впервые видела мать моего мужа совершенно с иной стороны. Впервые я почувствовала, что у нас есть нечто общее. Какая ирония — нас обеих обижали свекрови!

— Что с ней случилось? — спросила я.

— Что с ней случилось? То, что случается со всеми. Она умерла. — В голосе Гулалай-биби звучали одновременно сарказм и досада. — Однажды она почувствовала себя плохо и попросила помассировать ей стопы, как я часто делала. Я натирала маслом ее сухие пятки и массировала так долго, что думала, у меня пальцы отвалятся. На следующий день у нас в доме было полно народу. Шехр-ага — да упокоит Аллах его душу — пригласил тридцать человек гостей. Я готовила на кухне. Свекровь поднялась с постели и пришла, чтобы стоять у меня над душой, фыркать и критиковать каждое действие. Но выглядела она не очень хорошо. Лицо желтое, и лоб весь в капельках пота. И вдруг старуха захрипела, дернулась всем телом, покачнулась и вцепилась мне в плечо. А в следующее мгновение она уже лежала на полу. Падая, задела и перевернула миску с луком, который я нарезала, чтобы положить в рагу.

Я наблюдала за свекровью. Сузив глаза, она смотрела в окно машины, на пыльную дорогу и мелькавшие вдоль обочины редкие деревья. Она говорила так, словно не просто рассказывала мне свою историю, но заново переживала события прошлого. Похоже, о моем присутствии она и вовсе забыла.

— Мне пришлось побежать в гостиную и сообщить всем о ее смерти. О что это был за день! Но да, так она и умерла — ругая и проклиная меня до последнего вздоха. Такой уж она была — бессердечной, полной злобы и ненависти.

В иных обстоятельствах я, возможно, даже посочувствовала бы Гулалай-биби и сказала бы, что понимаю ее.

— Ты даже не представляешь, как тебе повезло, — добавила она, словно вспомнив, что я сижу рядом.

Это был мой единственный визит на могилу сына. Вряд ли Абдул Халик позволит мне еще раз побывать на кладбище. Да, откровенно говоря, я и сама не была уверена, хватит ли у меня сил вернуться туда еще раз. Поездка далась мне нелегко. Эту ночь и следующую я лежала, думая, не задохнется ли Джахангир там, под толщей земли. Шахназ, слыша мой плач через тонкие стены, возмущенно вздыхала — я мешала ей спать. А я все никак не могла перестать думать о моем мальчике.

Через два дня Бадрия снова подошла ко мне и спросила, хочу ли я поехать с ней в Кабул. К тому моменту я уже приняла решение, которое, думаю, тетя Шаима одобрила бы.

Я принялась складывать вещи. На сердце у меня было тяжело оттого, что я вновь покидаю сына.

Перед глазами стояло кладбище. Ряды могильных камней — некоторые совсем простые, другие украшены богатой резьбой. Одни старые, выцветшие, другие новые. Птицы смотрели нам вслед, пока мы шли по дорожке. Они наблюдали, как мы садимся в машину и уезжаем, а затем вспорхнули и разлетелись в разные стороны. Одна за другой.