«Мы запрягли в нашу гаубицу шесть лошадей. Из этих шести две вскоре пали от изнеможения и холода. Оставшимся четырем не хватало сил, чтобы тащить орудие через глубокие снежные заносы. Мы натягивали на себя все, что попадалось в домах, иногда даже стеганые, ватные куртки и войлочные сапоги, снятые с убитых русских. Наша одежда кишела блохами, мои волосы буквально шевелились от вшей. Я набил свои сапоги соломой. В моей батарее не было никого, кто не отморозил бы пальцы на руках или ногах. Можно ли осуждать нас за то, что наши силы иссякли?» — пишет Вернер Бурмайстер, капрал 208-го артиллерийского батальона.

Рассвет едва занимался. За ночь температура упала до минус двадцати пяти. Фельдфебель Пауль Вендерс и разведывательный дозор 87-го пехотного полка бесшумно пробирались по глубокому снегу к чуть не до дна промерзшей Яхроме. Их полк принадлежал к тем частям 36-й дивизии, которые прорвали русскую оборону к югу от Калинина и Рогачево. К северу от них — большое замерзшее озеро, образованное разлившейся перед плотиной Волгой, русские называют его Московским морем. Перед ними — поселок из бревенчатых хижин. Когда до поселка остается тридцать метров, раздается громкий, пронзительный свист. Deckung! Stalin Orgel![325] — кричит Вендерс. Они видят рядом сруб колодца, обросший толстым слоем глубокого льда и укрываются за ним. Через мгновение мир содрогается. Разрывы ракет вздымают фонтаны снега, перемешанного с землей, и тут же сзади снова доносится оглушительный свист. Их подразделение оказалось как раз посередине накрытой обстрелом площади. Когда свист и грохот стихают, солдаты решаются поднять головы, их глазам открывается невероятное зрелище. Из леса волна за волной появляются сотни, тысячи белых фигур. Фельдфебель Вендерс отчаянно крутит ручку полевого телефона.

— Русские! — кричит он, плотно прижимая к уху шуршащую помехами трубку.— Их тут тысячи!

— Успокойтесь, фельфебель Вендерс,— металлически дребезжит трубка.— Какие тысячи? У них нет столько солдат.

— Scheisse. Иди сюда и посмотри сам.

Германская артиллерия открывает огонь, многие русские падают, но ни один из них не поворачивает назад. Их ноги увязают в глубоком снегу, они пересекают замерзшую речушку, бегут мимо разведчиков 87-го полка, лежащих неподвижно, как мертвые.

Пятое декабря, пятница. Эта атака была началом трагедии, которая потрясла германскую армию. Ход войны менялся самым решительным образом.[326]

Доверившись шифровке разведчика, Сталин забрал из Сибири почти все стоявшие там войска. Он подтянул к Москве 1-ю, 10-ю и 20-ю армии.[327] Жуков бросает эти три армии плюс кавалерийский корпус против дивизий Гудериана, стремясь отрезать им пути отхода и уничтожить немецкие танки. В ночь с шестое на седьмое декабря Гудериан отдает приказ об отходе. Отступление превратилось в кошмар: танки скользили и буксовали на обледенелых дорогах, сибирские лыжники в белых маскхалатах не давали ни минуты покоя пехотным подразделениям: они внезапно появлялись в самых неожиданных местах, стреляли, взрывали мосты и снова исчезали в белой безбрежности русской зимы. Гудериановские танкисты отважно отбивались, они осуществили несколько успешных контратак. Потери были и с той, и с другой стороны. Русские гибли от немецких пуль, немцы — от русского мороза.