Светлый фон

То, что я влюбилась, мне стало понятно в поезде, по дороге из Казани, после волонтёрства на одних спортивных играх.

Поезд стал отходить от станции. Из-за стенки послышался голос пожилой женщины:

— А он мне — «моннан чыгарга»! Это значит по-татарски, езжай отсюда. И рукой — как отрезал, — она старательно выговаривает каждую фразу. За эти две станции от Казани пожилая женщина успела рассказать своим попутчикам о том, как в юности поссорилась со своим отцом. И как уехала с возлюбленным в пугающую, но такую обнадёживающую Москву. Как боялась вернуться и показать папе свою дочь. Но даже эта история не смогла отвлечь меня от человека, занявшего все мои мысли. Сколько я о нём думаю: две недели или месяц?

После той встрече в библиотеке он не показался мне каким-то особенным. Встреча в библиотеке… И теперь я готова расцеловать каждого, кто хоть отдалённо напоминает его. Вот этот дедушка с нижней полки — у него чёрные глаза (ещё не выцвели). Когда мой возлюбленный состарится, у него появятся такие же морщинки. А руки — такие тонкие запястья можно сломать!

— У меня лаваш с помидором. Бери, кушай, — дедушка протягивает мне хлеб. Армянский акцент. Тот, кто беззастенчиво поселился в моих мыслях тоже говорит с акцентом, но с другим:

— Пожалуйста, не говори по-английски: мне надо практиковаться, — его смягчённые гласные, подчёркнутая «о».

— Я бил в гостях у внучки, ей 14 лет. Она у меня високая, умная…

— А у меня нет дедушки…

— Умер?

— Нет. Просто… его и не было.

Попутчик невольно наклоняется в мою сторону. Взгляд. От такого взгляда хочется всё рассказать, не знаю, почему. И вот я уже говорю ему о нём. Его имя произношу, как нечто священное — Джаспер Ной Демба Тендаджи. Тендаджи — на суахили значит «тот, кто сотворит нечто великое». Демба — значит «дуб» и, по-моему, «сокровище». Он из Габона, но большую часть жизни прожил в США. А сейчас учится со мной в университете. Тема его диссертации — что-то об идеальной любви у Блаженного Августина.

— Он, наверное, на тебя налюбоваться не может, — дедушка наклоняется, извлекая на свет мешок: малина, — Кушай.

Поезд лениво приближается к полустанку. Стук тяжёлой сумки об пол: видно, кто-то займёт две верхних полки в нашем купе.

— Малина очень вкусная. Спасибо большое! И хлебушек. И помидор, — я всегда беспокоюсь: достаточно ли поблагодарила.

— Кушай всю! Не стесняйся.

— А я вот купила себе в поезд … манго. А теперь не могу разрезать. Давайте съедим вместе.

Поезд тронулся, в наше купе никто не сел. Манго… Когда Джаспер болел от нашей зимы, мне хотелось напомнить ему о Габоне. И я принесла ему этот бесформенный плод жёлтого цвета. С тех пор прошёл месяц. Теперь я покупаю манго себе, как сейчас, например. «Я соскучился», — пишет мне обитатель моих мыслей. «Некогда встречаться», «Ты мне веришь»? А как не верить?