У Парнок:

Стихотворения схожи тематически: лирические герои духовно перерождаются, чтобы превратиться в истинного поэта. Однако поэтической персоне Парнок, как субъекту женскому в условиях андроцентричного мира, необходимо отказаться от «женскости», тогда как для мужского субъекта Ходасевича это не актуально, так как он априори универсален.

Образ тяжести лиры у Ходасевича, как считают некоторые исследователи, заимствован у Державина[1239] и имеет коннотации поэтического наследования, о феномене которого уже было упомянуто мной выше в связи со стихотворением «Отрывок». Доминирование мужской поэтической генеалогии и маргинализованность женской отражаются и в самой культурной ситуации 1920-х годов: Ходасевич, в отличие от Парнок, обретает относительную популярность и в глазах некоторых современников символически занимает освободившуюся после смерти Блока (которого, например, Парнок считала «современным» Пушкиным) поэтическую нишу. Процесс поэтического наследования идет в согласии с андроцентричным дискурсом, и современникам вакантное место «поэта эпохи» нужно обязательно занять другой мужской фигурой — Поэтом с большой буквы. Парнок в статье о Ходасевиче отмечает: «…когда умер Пушкин наших дней — Блок ‹…› Чтобы не забыть нам, что именем Пушкина нам надлежит аукаться в последний неминуемый час, — живет среди нас Ходасевич»[1240]. Н. К. Чуковский же в мемуарах заметил, что в определенных литературных кругах начал формироваться культ Ходасевича как Блока (= Пушкина) современности: «…к Ходасевичу примкнули многие из любивших Блока»[1241].

Поэтесса как литературный субъект не обладала возможностью занять эту нишу, потому что подобной ниши в XX веке еще не существовало: «первой поэтессой» можно было стать разве что в границах «женской», а значит, второсортной поэзии. Парнок в каком-то смысле пытается изобрести эту нишу в «Отрывке» самостоятельно, создав миф о собственной генеалогии. У русской поэтессы в XX веке нет своей (видимой/признанной) традиции, своего языка и своей истории. Она остается в поэтическом гетто, невидимая в универсальном (= мужском) дискурсе, и способна занять место в каноне скорее в качестве исключения (каковым считаются З. Н. Гиппиус, М. И. Цветаева, А. А. Ахматова).

Гендерный фактор влияет на рецепцию поэтического творчества и на само поэтическое творчество Парнок. Она не избежала судьбы, свойственной поэтессам Серебряного века, вне зависимости от предпочитаемых литературных вкусов и направлений. Двойные стандарты в рецепции двух поэтов на основе гендерного признака и маргинальность женского творчества отчетливо заметны в литературной критике 1920-х годов. Например, О. Э. Мандельштам, рассуждая о лирике Ходасевича в статье «Буря и натиск», показывает центральный поэтический вектор Ходасевича, его литературные корни (возводя их к Е. А. Баратынскому) и установки как поэта[1242], существа универсального и бесполого. Ходасевич как мужчина является универсальным человеком с точки зрения социальных институций (хотя Мандельштам не артикулирует эту установку сознательно).