большой, но далеко не благородный лоб, очень широкие и короткие брови, маленькие кошачьи глаза (зеленые было бы слишком красиво), злые или не выражающие ничего и имеющие при этом такой недостаток, который нельзя скрыть и который изуродовал мою душу[1538], немного вздернутый нос и большие толстые губы, несколько мясистые (запись от 27 июня 1936 года)[1539].

Те детали, которые повторяются в многочисленных дневниковых самоописаниях, складываются в нечто противоположное образу той «женственной женщины», которая в романах классической русской литературы увидена восхищенным и одобряющим мужским взглядом. Несовпадение с этим образцом фемининности вызывает у Нины две реакции. С одной стороны — чувство отчаянного дискомфорта от собственной неполноценности, ненормальности по сравнению с другими женщинами, которые рассматриваются как гомогенная мы-группа:

И кроме того, я с головы до ног женщина. Не дать женщине красоты и обаяния — это насмешка, что ни говори, ведь у женщины крупнейшее место занимает почти безотчетное, всюду преследующее ее желание нравиться, и даже тому, кого не любишь, кто неприятен (запись от 14 марта 1935 года)[1540].

И кроме того, я с головы до ног женщина. Не дать женщине красоты и обаяния — это насмешка, что ни говори, ведь у женщины крупнейшее место занимает почти безотчетное, всюду преследующее ее желание нравиться, и даже тому, кого не любишь, кто неприятен (запись от 14 марта 1935 года)[1540].

С другой стороны, в рассуждениях Нины есть и попытка дистанцироваться от этого круга стереотипных «женственных женщин» в качестве другой, не такой, как они:

Я лично представляю собой бесконечную путаницу и хаос всех желаний и потребностей, как мужчин, так и женщин. И (надо поставить в заслугу) страшно презираю последних за их глупость и бессилие выйти из-под власти мужчин и перестать быть рабынями, за что-то специфически женское (запись от 15 декабря 1933 года)[1541]; Для женщины важна очень наружность, все они до пошлости одинаковы в своем желании нравиться, любить и быть любимой. Это нельзя осуждать, потому что это естественно. Я подобных вещей делать не могу, если б даже было бы желание, я уродлива и слишком самолюбива и горда, чтоб получать отказы и насмешки (6 апреля 1935 года)[1542].

Я лично представляю собой бесконечную путаницу и хаос всех желаний и потребностей, как мужчин, так и женщин. И (надо поставить в заслугу) страшно презираю последних за их глупость и бессилие выйти из-под власти мужчин и перестать быть рабынями, за что-то специфически женское (запись от 15 декабря 1933 года)[1541];